— Не надолго же вас хватило, бесстрашный ас.
— Я прошу позволить мне связаться по телефону с фюрером, — сдавленным от волнения голосом проговорил рейхсмаршал. — Уверен, что после общения со мной он прикажет исправить ту чудовищную ошибку, которую вы сейчас совершаете.
— …Которую совершил он, когда, доверившись вам, назначил главнокомандующим военно-воздушными силами рейха. Все что происходит сейчас в этих стенах, — всего лишь попытка самого фюрера и преданных ему людей исправить его же ошибку. Запоздалая, следует сказать, попытка.
Вновь саркастически хмыкнув, Франк прошелся до стенки с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком и, широко расставив ноги в до блеска надраенных сапогах, стоял там, преисполненный собственного величия, упиваясь, пусть и временной, призрачной, но все же властью.
— Тем не менее я прошу позволить мне связаться по телефону с фюрером, — сдавленным от волнения голосом проговорил Геринг.
— Слишком неуверенно вы все это говорите, господин, э-э… Геринг, — едва удержался оберштурмбаннфюрер, чтобы не назвать его чина, — прекрасно понимая, что ни для меня, ни для фюрера вы уже не представляете никакого интереса. И не вздумайте повторять свою просьбу в третий раз.
— Однако же ваши обвинения в измене ничем не обоснованы, — вмешался в их разговор Ламмерс, — исходя из законов Великогерманского рейха.
Франк ухватил тщедушного начальника рейхсканцелярии за грудки, сорвал его с нар и, припечатав к стенке, прохрипел:
— Не сметь ссылаться в этих благословенных стенах на какие-то там законы рейха. Я не позволю осквернять это благословенное Богом и фюрером заведение цитированием статей уголовного кодекса. Когда-то господин Геринг объявил, что когда он слышит слово «культура», то хватается за пистолет[86]. Я прав, господин Геринг?
— Какое это имеет сейчас значение? — нервно передернул плечами рейхсмаршал, оглядываясь на двух рослых надзирателей, которые тоже переступили порог и готовы были наброситься хоть на Ламмерса, а хоть на него.
— А то, что я, лично я хватаюсь за пистолет, когда слышу в этих стенах упоминание о законах! О законах следовало думать тогда, когда вы благословляли господина Геринга на захват власти, данной германским народом фюреру, только фюреру и, пока он жив — а он, несомненно, жив! — никому, кроме фюрера.
— Давайте успокоимся, оберштурмбаннфюрер, — заговорил Бернд фон Браухич, все это время молчаливо сидевший за столом со склоненной, помеченной первыми сединами головой. — Что, по вашим предположениям, ждет нас дальше?
— Если вас интересует, какой вид казни вам изберут — расстрел или виселицу, то в отношении вас, полковник фон Браухич, я бы ограничился расстрелом, да и то исключительно из уважения к генерал-фельдмаршалу фон Браухичу, в штабе которого в свое время служил мой отец. Всех остальных, очевидно, вздернут. Впрочем, ваше любопытство будет удовлетворено уже через, — взглянул он на наручные часы, — десять минут.