«И все же в день гибели Муссолини, — молвил себе Черчилль, отпивая из чашечки кофе и закуривая его дымом ароматной сигары, — мир обеднел на еще одного неординарного политика и еще одного сильного мира сего. Не только Италия, но и весь мир обеднел на него. И когда-нибудь человечество еще поймет это», — оправдывал премьер свою былую увлеченность этим итальянским лидером. Которая не была, не могла оказаться — Черчилль попросту не мог этого допустить — ошибочной.
Ясное дело, в последние годы, особенно в годы военного противостояния с Италией, у Черчилля появилось множество оснований для пересмотра своего отношения к дуче и даже для разочарования им. И все же долгое время дуче был первым среди европейских лидеров. А в предвоенные годы, особенно после того, как Муссолини выступил инициатором проведения Мюнхенской конференции, главной целью которой было умиротворение Гитлера ради спасения мира в Европе, — он вообще начал представать в глазах миллионов европейцев в роли лидера лидеров.
Да и папе римскому Пию XI тоже не на что было обижаться на Муссолини. Скорее, наоборот, он должен был бы позаботиться, чтобы теперь дуче если не канонизировали, то уж, по крайней мере, беатифипировали[118]. В конце концов, именно Муссолини следует считать одним из творцов государства Ватикан. Потому что он сделал то, что не решались сделать до него никто из предыдущих правителей, — от имени государства Италия подписал соглашение (конкордат), согласно которому Ватикан превращался в самостоятельное государство с площадью сорок четыре гектара[119]. Мало того, право экстерриториальности стало распространяться и на загородную виллу папы римского «Кастель Гандольфо».
Так что, как бы теперь ни относились к нему ватиканские кардиналы, но имя свое Муссолини увековечил не только историей Италии, но и историей государства Ватикан.
Во время своего первого ареста, будучи уверенным, что его казнят по приказу короля, Муссолини, исповедавшись священнику, решил составить завещание. После бегства дуче текст этого, теперь уже исторического документа был опубликован. В нем дуче писал: «Рожденный католиком, я, несмотря на заблуждения юности, надеюсь умереть в этой же вере. Я не хочу пышных похорон, никаких похоронных почестей».
«Ну, заблуждения юности в расчет не принимаются, — резюмировал Черчилль, — их хватало у каждого, а вот что касается ритуала похорон, то в этом дуче оказался почти провидцем.
Поскольку расстрел под сельским забором, надругательство над телом казненного, а также повешение вверх ногами на одной из площадей Милана — к пышным похоронам и похоронным почестям причислить трудно, — вздохнул Черчилль, — то можно считать, что просьбу твою, о великий дуче, Господь услышал». Вот только услышал он ее так, как может услышать только всепрощающий Господь, да простится нам!»