— Сядь, пока не стер все подметки, — сказал он.
Микаэль сел.
— Столько секретности, — сказал он. — Я никак не мог связать все воедино, пока вы не рассказали мне историю Залаченко. Я ведь видел только экспертные заключения о Лисбет, в которых говорилось, что она страдает психическими отклонениями.
— Петер Телеборьян.
— По-видимому, у него была какая-то договоренность с Бьёрком. Они заключили договор о сотрудничестве.
Микаэль задумчиво кивнул. Как бы ни повернулось дело, но Петер Телеборьян непременно станет объектом пристального журналистского расследования!
— Лисбет говорила, чтобы я держался от него подальше. Он, мол, злой человек.
Хольгер Пальмгрен бросил на него острый взгляд.
— Когда она это сказала?
Микаэль помолчал, затем с улыбкой взглянул на Пальмгрена.
— Еще один секрет! Да ну, к черту! Я общался с ней, когда она скрывалась. Через мой компьютер. С ее стороны это были короткие загадочные послания, но она все время подталкивала меня в нужную сторону.
Хольгер Пальмгрен вздохнул:
— И ты, конечно же, не сообщил об этом полиции?
— В общем-то, нет.
— Считай, что ты и мне ничего об этом не говорил. Но она здорово разбирается в компьютерах.
«Ты даже не подозреваешь, насколько здорово!» — подумал Микаэль.
— Я очень верю в ее способность приземляться на все четыре лапы. Иногда ей приходится туго, но она из тех, кто справляется.
«Не так уж и туго, — мысленно возразил Микаэль. — Она украла почти что три миллиарда крон, так что голодать ей вряд ли приходится. У нее, совсем как у Пеппи Длинный-чулок, есть большой чемодан, битком набитый золотыми монетами».
— Чего я все-таки не понимаю, — заговорил Микаэль, — это почему вы все эти годы ничего не предпринимали.
Хольгер Пальмгрен снова вздохнул:
— Меня постигла неудача. Когда я стал ее опекуном, она была для меня просто одной из целого ряда трудных подростков, и у каждого свои проблемы. Мне приходилось заниматься десятками таких, как она. Я получил это поручение от Стефана Броденшё, который тогда возглавлял социальное ведомство. В то время она уже находилась в больнице Святого Стефана, и в первый год я даже ни разу ее не видел. Несколько раз мне доводилось беседовать с Петером Телеборьяном, и он объяснил, что она психически нездорова и получает самый лучший уход и лечение. Я, конечно, ему поверил. Но кроме него я побеседовал и с Юнасом Берингером, который тогда был главным врачом клиники. Не думаю, что он имел отношение к этой истории. По моей просьбе он составил экспертное заключение, и мы с ним решили попытаться вернуть ее в общество посредством помещения в приемную семью. Ей тогда было пятнадцать лет.