– Беттина? – спрашиваю я, не узнавая собственный голос. Произносить имя той, в чьих объятиях Гарольд отдыхал от меня, больно и жутко.
Джошуа усмехается.
– О Беттине твой Гарольд, поверь моему чутью, уже и думать забыл. Она, конечно, ждет, что он станет молить о прощении, но ему сейчас нужна только ты.
Его слова отчасти тешат мое самолюбие, но горечи в сердце не убавляется. Смотрю безучастным взглядом на проплывающие за окном улицы и мечтаю понять, правильно ли я поступила и зачем все это понадобилось Гарольду, но силы на исходе и раздумывать, анализировать выходит с трудом.
– Так всегда бывает, – продолжает Джошуа. – Если что-то дорогое, но привычное внезапно грозит уплыть у нас из-под носа, начинает казаться, что ничего более драгоценного в жизни не было и нет.
Тяжело вздыхаю.
– Я не уплываю. Всего лишь сказала, что разговаривать сегодня не в состоянии.
Джошуа отвечает странно напряженным голосом:
– Это ты знаешь, что не уплываешь, но представь, что может подумать Гарольд. Ты уходишь ночью с другим мужчиной…
Вместо того чтобы поставить себя на место Гарольда, я воображаю, чем мог бы закончиться этот вечер с Джошуа, и густо краснею. Наверное, было бы лучше, если бы я не имела представления, сколь огнеопасно с ним сближаться, и если бы нарисовать картину пылкой любовной связи могла лишь размыто, основываясь на предположениях.
– Не зря в последнюю минуту он прибег к столь смехотворной лжи, – говорит Джошуа. – Чтобы заглушить в тебе жажду мести и отговорить от отчаянного шага.
Едва заметно киваю. Пытаюсь представить себе, что сейчас делает Гарольд. Отправился в номер, заказал бутылку виски и в одиночку пьет? Или поплелся в бар, нашел себе полупьяного собеседника и изливает душу? Перед глазами возникает его искаженное от гнева и изумления лицо, и становится так тошно, что я прогоняю видение прочь, решая отложить на завтра все, что связано с Гарольдом.
Джошуа, будто чувствуя это мое желание, больше не говорит ни слова. Какое-то время едем молча, и тут я вдруг осознаю, что в руках у меня только сумочка – я мну ее и верчу, борясь с волнением.
– Цветы! – восклицаю я, подаваясь вперед.
– Что? – непонимающе спрашивает Джошуа.
– Я забыла гардении на столике, – с досадой бормочу я.
Джошуа машет рукой.
– Невелика беда. Их отнесут на кухню, и, быть может, они день-другой порадуют взгляды официантов.
– Ты не понимаешь, – говорю я, качая головой. – Он для меня очень дорог, этот букет. Ничего другого мне никто сегодня не дарил.
Джошуа озадаченно на меня смотрит.
– А у меня день рождения, – с грустью сообщаю я.