— Помнишь, о чем говорил колдун?
— Он много чего сказал, — неосознанно пожимаю плечами.
— Кровь. Что он рассказал о крови принцев? — подталкивает наатцхешта.
И правда, что он говорил тогда?
— Кровь принцев способна исполнять желания, — ответ приходит сам собой.
— Умница, — похвалила Лета. — Можешь ведь, когда захочешь.
— Причем здесь я?
— Притом! Фларимон спас тебя своей кровью. А правильней — желанием. Да, магия — есть желание. Концентрированное, сильное, искреннее. Все остальное — механика, — словно учитель ученику, поведала наатцхешта. — Какой отсюда вывод? Ты должна искренне, всем сердцем, всей душой пожелать возвращения.
— А механика? — напоминаю я.
— Считай, что это и есть механика для души, духа.
— Духа?
— Подробности приблизительно тебе рассказать и Мудрейший может, я же не учитель, в конце концов! — нахмурилась наатцхешта.
— Мудрейший? — решительно, я сегодня способна только на вопросы, причем односложные, до неприличия короткие.
— Эльф, Эфиан который, — все же отвечает наатцхешта. — И вообще, тебе пора. А то еще народ и впрямь решит, что ты умерла. Пошевеливайся, деточка, давай-давай.
Наатцхешта поднялась и стала таять. Как туман от солнечных лучей. Как звезды на рассветном небе. Как… призрак.
— Спасибо, — почему-то шепчу, хотя хочется кричать. — Эльфу что-нибудь передать? — я не удержалась от ехидной ухмылочки.
— Обойдется, — послала мне в ответ столь же ехидную ухмылку Лета. — Прощай…
И все. Ее нет. Осталась одна чернота. И мне не стоит тут задерживаться. Главное — желать…
Боль. При выдохе. При вдохе. Иногда острая. Иногда тупая. А иногда все сразу. Но говорят: если болит, значит жив. Получилось?
Какой-то неясный скрип слева. Слева? Хм, а где это я? Кажется, лежу на кровати. Во всяком случае, на чем-то мягком. Осторожно, боясь вновь увидеть черноту, открываю глаза. Комната. Чужая, естественно. Из доступного взгляду только потолок в завитушках, какие обычно в замках знати бывают, да люстра колесом с оплывшими свечами. И куда меня теперь занесло?
Скрип вновь повторился. Медленно, боясь лишний раз вздохнуть, потому как боль никуда не уходит, поворачиваю голову. Стул. Фларимон. В смысле Фларимон то ли сидит, то ли спит на стуле, который собственно и скрипит, потому что одна из ножек самую малость короче остальных, вот стул и покачивается.
Все-таки спит. Тревожный сон ему снится, вон как брови хмурит. Так бы и провела рукой по лбу, чтобы разгладить складку. Но не дотянуться, да и разбудить могу…
Спит. А руку так положил, словно специально кольцо на показ выставил. Привычка? Вероятно.