Ответил он не сразу. По мне – лучше бы вообще не отвечал.
– Я пишу ее портрет, – сказал он.
– Что?!
– А что здесь такого? Я художник, иногда мне заказывают портреты. Я редко пишу за деньги, но если меня просят…
– Хочешь сказать… – Мне вдруг стало смешно, но это был нервный смех. – Хочешь сказать, что Ева платит тебе за то, что ты ее рисуешь?
– Ну да, – неохотно подтвердил он, – она позвонила и попросила написать ее портрет. Я согласился. А теперь, Настия, мы не могли бы вернуться к работе?
Я послушно замерла в знакомой позе, но губы мои все еще подергивались в нервной усмешке. Некоторое время Берсенев делал вид, что он ничего не замечает. Но потом с раздражением отшвырнул кисточку.
– Настия, что происходит? Ты сегодня сама не своя. Я не могу так работать.
– Можешь не платить мне за сегодняшний день, – великодушно разрешила я. Словно сумма в пять тысяч евро была для меня ничтожной.
Он подошел ко мне, и я наконец опустила руки вниз и подалась вперед. У него было такое странное выражение лица – одновременно потерянное и решительное, что я сразу поняла: он собирается меня поцеловать. Но вместо этого он просто погладил меня по волосам. Я закрыла глаза.
– Настия, у тебя проблемы?
– Она тебе нравится? – тихо спросила я.
«Скажи, что нет! Скажи, что нет, придурок!» – надрывался мой внутренний голос.
– Кто? – будто бы удивился Майкл.
– Кто, кто. Ева, конечно. Мы ведь о ней говорили.
– Я уже забыл. Настия, почему ты так болезненно к этому относишься?
– Потому что… – буркнула я. – Тебе сложно ответить, что ли?
– Конечно, она мне нравится!
Мое сердце спланировало вниз и собиралось было разбиться вдребезги о земную твердыню, когда он небрежно добавил:
– Но есть женщины, которые мне нравятся еще больше. Например, ты. – С этими словами он отошел обратно за мольберт. – Может быть, продолжим?
И все-таки, что ни говорите, не понимаю я мужчин…
Жизнь моя складывалась так, что в свои восемнадцать лет я перестала доверять женщинам. В особенности тем, кто пытался сблизиться со мной, предлагая дружбу. И были у меня на то веские причины.
Тем не менее, когда Лизка позвонила мне и пригласила на ланч, я засомневалась. С одной стороны, мне хотелось принять приглашение. Как-никак она была моей старинной знакомой, можно сказать, у нас было общее детство. Правда, лично для меня детство кончилось, когда я обнаружила в пудренице подсыпанное Лизкой стекло. Но это так, лирическое отступление. С другой стороны, было у меня подозрение, что это все козни неутомимой Евы. Мало ей того, что газетчики накинулись на меня, как стая пустынных стервятников на умирающее животное.