Зато мне без труда удалось идентифицировать персону, вырвавшую меня из сладких рассветных объятий Морфея, – это была Николь.
Она выглядела оскорбительно свежей в белом махровом халате и с мокрыми волосами, зачесанными назад. Словно девушка, вышедшая из рекламного ролика зубной пасты.
– Спящая красавица, – улыбнулась она, протягивая мне большое красное блестящее яблоко.
Я отстранила ее руку и рывком села на кровати. Голова трещала так, что мне пришлось сжать ладонями виски.
– Где мы? – прохрипела я. – Сколько времени?
– Еще спроси, как тебя зовут и какой на дворе год, – рассмеялась Николь. – Мы в гостях у Ра. Помнишь такого?
Я ничего не ответила. Задумалась.
Ну да, все правильно.
Нахмурившись, я спустила босые ноги на пол. Он был теплым. И почему же я все-таки ничего не помню? Ни остаток вечера, ни процедуру отхода ко сну, ни эту комнату…
Сначала Ратмир потчевал нас коктейлями. Потом я ушла в сад, где меня и разыскал заскучавший в одиночестве Володя. Потом… Нет, вот про еще одно «потом» я уже не знаю решительно ничего.
Кажется, я видела розовое небо… Стоп! А разве небо вообще бывает розовым, учитывая, что я не Барби?! И аистов. Или журавлей. И мужскую грудь, всю в жестких рыжих завитках, а ниже – тугой пивной животик.
Мамочки, но при чем здесь чья-то волосатая грудь?!
Ох, кажется, меня сейчас стошнит.
– У тебя такой глупый вид, – рассмеялась Николь, – видела бы ты себя. Ладно, одевайся. Пойдем вниз кофе пить. Ра и Володя уже уехали, нам придется вызвать такси.
Только когда Николь насмешливо скомандовала: «Одевайся!» – я вдруг обнаружила, что стою посреди этой незнакомой комнаты совершенно голая.
«Лучше бы я вообще не просыпалась, – подумалось мне, – какие еще меня ждут сюрпризы?»
– Ты точно ничего не помнишь? – сочувственно спросила Николь.
– Точнее некуда. – Я растерянно огляделась и вдруг обнаружила на краю кровати собственную одежду, сложенную аккуратной стопочкой. – А где же нижнее белье? – спросила я, прекрасно понимая, что вопрос этот скорее даже философский, нежели риторический.
Николь подняла глаза вверх в немом желании переадресовать мой вопрос высшим силам. Но, проследив направление ее взгляда, я обнаружила, что моя подруга взирает не на божественные абстракции, а на люстру. С которой кокетливо свешивается… мама дорогая!.. свешивается мой лифчик!
Старенький и удобный, самый любимый, который я надеваю только тогда, когда точно знаю, что у процесса раздевания не будет свидетелей. Кое-где залатанный и сильно застиранный. Значит, именно его я спросонья окрестила «позорными тряпками».