Быстрые кони (Кузьмин) - страница 24

Нина по-прежнему стала брать меня с собой в поездки, даже по снегу, даже на санях. И не попадалось нам навстречу нигде никогда никакой нечисти, и, въезжая в деревни, я сызнова слышал: «Смотрите! Смотрите! У нашей Нины-почтовички опять славный ямщичок! И лошадка при нем — ну, чистая игрушечка!»

Было это еще в те годы, когда на краю деревни нашей стояла большая, бревенчатая конюшня, полная хороших, рабочих лошадей.

И вот в зачине лета, как только приходило полное тепло, деревенским парнишкам-подросткам поручалось этих Саврасок, Чубарок, Карюх отгонять после трудового дня на ночное пастбище в луга.

Поручалось, доверялось многим, но — не мне.

На все мои просьбы взять и меня в компанию старший из ребят Лёха Кокин отвечал непреклонно:

— Не приставай! Ты еще недомерок… В ночное отправляться надо верхом, а у тебя для такого дела ноги-руки коротки! Тебе на коня не влезть, а если влезешь — на нем не усидеть.

И когда я, доказывая длину ног, привставал перед Лехой на цыпочки, когда я изо всех сил тянул ввысь руки, он лишь презрительно смеялся.

Да и дружки Лехи оглядывались на меня с усмешкой. И хотя сами были тоже, как говорится, от горшка три вершка, но все ж на коней они карабкались довольно шустро. Затем, присвистнув, да óхлябью — безо всяких там сёдел, стремян, держась удалецки только за узенькие поводья, уносились галопом вослед за вожаком Лехой.

А за деревнею в лугах медленно поднималась яркая луна. И красивый, дробный топот копыт уходил в тот лунный простор все дальше. Уходил в то прекрасное, заманчивое, куда мне-то путь заказан был. И я оставался опять одиноким, опять печальным возле опустелой конюшни, у широко и забыто раскрытых ворот.

Но вот однажды наш конюх, пожилой Иван Екимыч, отчего-то призадержался в предночной поездке на молотильный ток. Там он брал для подстилки в стойла сухую, прошлогоднюю солому и на высоко укладенном, шумном возу подкатил к конюшне, когда пастушата всех свободных лошадей в ночное уже угнали.

Угнали всех, да вот про ту лошадку, которая оставалась при Екимыче, видать, позабыли.

Екимыч, как только возле ворот конюшни с воза слез, так сразу и сказал:

— Аяй, милушка Косматка! Шустряки-то, помощники наши нас не дождались… Оставили тебя без прогулки на луга.

А Косматка — это имя той лошадки Екимычевой. Имя — точное. Потому что грива, челка, хвост, даже щетки над копытами нависали у нее так густо, что не прочесать и железным гребнем. Сама же она, хотя и не вышла росточком, да зато была вся куда как аккуратной, складной.

Екимыч любил Косматку очень. Потому и вздохнул, когда увидел пустые ворота. Но вот он там приметил и мою унылую, одинокую тень.