Мы постоянно переходим с места на мес-то, живем по уставу, возвещаем учение, собираем подаяния и идем дальше. Всегда мы так живем. Но ты, Сиддхартха, куда идешь?
Сиддхартха ответил:
- Я, как и ты, мой друг, никуда не направляюсь. Я иду куда глаза глядят - я странствую.
- Ты говоришь, что странствуешь - сказал Говинда. - И я верю тебе. Но прости, о Сиддхартха, ты не похож на странника. Ты носишь платье богача, на тебе обувь знатного, и твои волосы, пахнущие ароматом благовонной воды, не могут быть волосами странника; такие волосы не бывают у саманы.
- Верно, дорогой. Ты наблюдателен, все замечает твой зоркий глаз. Но ведь я и не говорил тебе, что я самана. Я сказал лишь, что странствую. Так оно и есть: я странствую.
- Ты странствуешь, - сказал Говинда. - Однако немного встретишь ты странников, которые странствуют, одетые и обутые как ты, с такими волосами. Много лет я хожу по белу свету, а такого странника ни разу не встречал.
- Верю, Говинда, что ни разу не встречал. Но на этот раз, сегодня, - ты встретил именно такого странника, в таких именно башмаках, в таком платье. Вспомни, милый: все преходяще в мире образований - преходящи, в высшей степени преходящи наши одеяния, прически наших волос, преходящи самые волосы и тело наше. Я ношу платье богача - это ты верно заметил. Ношу потому, что сам был богачем; я причесан, как миряне, люди, преданные наслаждениям, ибо и сам был одним из них.
- А теперь, Сиддхартха, кто ты теперь?
- Не знаю, столько же знаю, как и ты. Я иду, куда глаза глядят. Я был богачом, а теперь перестал быть таковым. А чем стану завтра - не знаю.
- Ты потерял свое богатство?
- Я потерял его, или вернее - богатство потеряло меня. У меня больше нет состояния. Быстро вращается колесо перерождений, Говинда. Где теперь брахман Сиддхартха? Где самана Сиддхартха? Где богач Сиддхартха? Быстро меняется все преходящее - и ты знаешь это, Говинда.
Долго Говинда глядел на друга молодости, и во взгляде его читалось сомнение.
Потом поклонился, как кланяются знатным, и пошел своей дорогой.
С улыбкой на лице глядел ему вслед Сиддхартха. Он все еще побил его, этого верного, нерешительного, старого друга. Да и мог ли он в эту минуту, в этот чудный час после своего удивительного сна, весь проникнутый "Ом", не любить кого и чтобы то ни было? В том-то именно и состояла волшебная перемена, совершившаяся в нем во время сна и благодаря слову Ом, что он все любил теперь, что он преисполнен был радостной любви ко всему что видел. И в том-то именно - казалось ему теперь - и состояла его прежняя болезнь, что он никого и ничего не мог любить.