И все толстела, и все бледнела, и плавности, и медлительности прибывало, и походила уже на Симону Синьоре в возрасте.
Мужчины в транспорте приглашали к знакомству уже не каждый день, как прежде, и Таню этот угасающий интерес, как ни странно, немного огорчал. Все-таки на дне ее души лежала почти похороненная надежда, что встретится человек, который не обратит внимания на обертку из красоты, не захочет завладеть поскорее ее телом, а будет любить именно ее самое.
Способности Тани, которые всегда были средними, как-то возросли на работе. Очень медленно она постигала не основы профессии, а ее тонкие тайны. Даже украдкой почитывала книги по биохимии. Правда, пришлось сначала повторить тот маленький курс, который давали в медучилище. Она была, несомненно, лучшей из четырех лаборантов в своей лаборатории. Работала, не торопясь, даже медлительно, а получалось все быстрее, чем у других. А по забору крови из вены она вообще стала главным специалистом, ее даже вызывали в другие отделения, когда попадались особенно трудные вены.
Борис пришел сдавать кровь в понедельник, первым по записи. Вошел, высокий, красивый, в свитере и с палочкой, и остановился возле двери.
– Здравствуйте, мне кровь сдать.
Смотрел прямо перед собой. Таня не сразу догадалась, что он слепой. Потом усадила на стул, попросила закатать рукав. Игла легко вошла в тонкую вену. Попала с первого раза. Подставила пробирку.
– Вот и хорошо.
Борис удивился:
– Да вы мастер! Мне с первого раза никогда не попадают. Говорят, вены плохие.
– Почему же? Хорошие вены, только тонкие.
Он засмеялся:
– Так все говорят,- плохие, потому что тонкие…
– Не знаю… Честно говоря, это единственное, что я хорошо делаю,- почему-то сказала Таня.
– Это не так уж мало,- сказал, повернул голову в ее сторону и улыбнулся.
«Может, он все же немного видит,- подумала Таня.- Неужели улыбнулся просто так, одному моему голосу?»
Он немедленно подтвердил:
– У вас голос очень хороший. Вам, наверное, сто раз говорили?
Ей никогда этого не говорили. Говорили, что глаза, лицо, волосы, ноги… а про голос никогда не говорили.
– Нет, такого никогда не говорили.
– Есть вещи, которые начинаешь замечать только тогда, когда становишься слепым,- сказал он и опять улыбнулся.
Улыбка у него была совсем особая,- неопределенная и не наружу обращенная, а внутрь.
Пробирка наполнилась, Таня поставила ее в штатив, прилепила марлевую салфетку к ранке.
– Все.
– Спасибо.
Он встал со стула, повернулся лицом к двери. Палка была у него в левой руке, а правую держал, согнув в локте, перед собой, как локатор.