— Он здесь ни при чем, как я понимаю? Уильям покачал головой.
— Сказал, что получил банкноту от лорда Осборна в качестве оплаты за провизию.
— Лорд Осборн? А он-то что делал с этой липой?
— Покупал сахар и смалец, очевидно. Но важно то, что он помнит, как банкнота оказалась у него. Лорд недавно продал одну из своих старых карет трактирщику, некому мистеру Маверу.
— Достаточно распространенная фамилия, — возразил Вит, несмотря на плохое предчувствие.
— Из Бентона, — добавил Уильям.
— Проклятье! — Вит принялся изучать банкноту. — А он уверен, что именно этой ассигнацией расплатились за покупку?
— Совершенно уверен. Говорит, он слегка удивился, что Манер сразу же с ним расплатился.
— В таком случае, нужно было тщательнее рассмотреть банкноту.
— Да, но что поделаешь, лорд Осборн острым умом похвастаться не может, и я слышал, что и острым зрением тоже.
Вит лишь хмыкнул в ответ.
— Вы хотите, чтобы я поговорил с лордом Осборном, как я понимаю?
— Нет, хочу, чтоб вы познакомились с источником. Среди банкнот, которыми уплатили очень большой и давний долг барона Эпперсли, была и эта. — Уильям наклонился вперед и дважды постучал пальцем по столу. — Вот где обрывается след, и думаю, что там он и начинается.
Вит вспомнил то немногое, что знал о своем соседе, дяде Мирабеллы. Лорд Эпперсли был приятелем его отца. Они сошлись благодаря соседству поместий и любви к охоте, кроме этого у них не было ничего общего, разве что пристрастие к выпивке.
Щеголеватый, обаятельный и эгоистичный до мозга костей, отец Вита был любимцем высшего общества и полусвета. Он жил от одного бала до следующего, от одного приема до следующего и от скандала до следующего.
Лорд Эпперсли, напротив, был чересчур непривлекательным, чересчур приземленным и пресным, при этом не слишком знатным и богатым, чтобы быть интересным светскому обществу. Равнодушие, насколько мог судить Вит, было взаимным. Вся его светская жизнь сводилась к пирушкам, которые он устраивал раз или два в году для узкого круга приятелей, во время которых, если верить слухам, гости лишь ели, пили и врали без зазрения совести о своих охотничьих подвигах.
Вит слышал, как прислуга шепталась, что лорд Эпперсли так раздобрел и разленился в последние годы, что больше и не охотился по-настоящему, а восседал в кресле на лужайке за домом и без разбора палил по всякой зверушке, которой не посчастливилось пробегать поблизости.
Вит отложил банкноту.
— Вы шутите.
Уильям нахмурился.
— Уверяю вас, что нет. Мне сказали, этот человек не знает меры.
— В еде и питье, — фыркнул Вит, — но он не преступник.