– Свят, свят, свят Господи Исусе, исполнь небо и земля славы Его!
Голос у него был неожиданно звонкий, молодой. Наверно, таким хорошо кричать перед большой толпой или командовать войском. Но кроме голоса, ничего привлекательного в самодержце Ластик не обнаружил. Низенький, животастый, лоб в глубоченных морщинах, лицо опухшее, заплывшие глазки так и шныряют туда-сюда, а мясистые, унизанные перстнями пальцы, что сжимают посох, всё время шевелятся, будто червяки.
Шестиклассник впервые видел настоящего живого монарха и даже расстроился. Ничего себе царь. Как этакого несимпатичного «всем народом выбрали»? Где у избирателей глаза были? Неужто во всей России никого получше не нашлось?
А Годунов тем временем сделал удивительную вещь – не оборачиваясь, сел прямо посреди горницы. Однако не плюхнулся задом об пол, как следовало бы ожидать, а опустился на деревянное кресло, которое вмиг подставил ему хозяин. Даже удивительно, откуда у дородного боярина сыскалось столько прыти. Царь же ничуть не удивился – должно быть, ему и в голову не приходило, что окружающие посмеют не предугадать его желаний.
Ондрейка, тот смирно стоял в уголочке, опустив голову, шапку держал в руке. Синела бритая под ноль макушка.
– О, маестат! О, крестьяннейший из подсолнечных царей! Пожаловал убогий домишко раба твоего! – торжественно провозгласил князь, но, поскольку он стоял за спиной у царя, лицу подобающего выражения не придал – было видно, что правый глаз боярина взирает на повелителя с опаской, а левый по обыкновению зажмурен.
Разговор намечался важный, для Ластика и вовсе судьбоносный, поэтому он тихонько слез со скамьи, уселся в гроб и достал унибук. – Перевод!
– О, царское величество! О, христианнейший из монархов Солнечной системы! (В 17 столетии этот термин обозначал одну лишь планету Земля.) Ты оказал высокую честь скромному дому твоего слуги!
– Пустого не болтай, – перебил князя царь. – Дело говори. Надолго задержусь – свита начнет беспокоиться. Где он? Царевич где?
– Вон за той маленькой дверцей, государь. Как доставлен из Углича в гробу, так и лежит.
– И что, в самом деле нетленен?
– Ты можешь убедиться в этом своими собственными-ясными глазыньками(Употребление уменьшительно-ласкательных окончаний в старорусском языке означало особую почтительность).
– Сейчас, сейчас, погоди…
Голос царя дрогнул.
Все-таки поразительно, до чего удобно было подслушивать отсюда, из чулана. Не пропадало ни единое слово. Опять же имелся глазок для подглядывания. Наверное, неспроста тут всё так устроено.
– А это точно царевич? – тихо и как бы даже с робостью спросил Годунов.