— Слава Богу. Живут в Измайлове. Мама давно на пенсии, отец в отставке. А твои?
— Моих уже нет. И дом наш снесли.
— Я видел.
— Вот… Так что я теперь — сама по себе. — В глазах ее промелькнула светлая грусть, но тут же потухла, не успев разгореться.
— Где сейчас твой сын?
— У свекрови в Хоброве, муж его повез туда сегодня утром. Мальчишке осталось жить на свободе меньше месяца: потом — школа, институт, работа — и вся жизнь.
Мне показалось, что замужем за денежным мешком ей живется не сладко, но не спрашивать же об этом у нее. По крайней мере обилие золотых украшений и платье в полтыщи долларов не портили ее осанку.
Изредка Лида кланялась и улыбалась кому-то из посетителей, не испытывая никаких неудобств по поводу появления в обществе с незнакомым мужчиной. Наверно, я устарел, как и нравы времен Анны Карениной.
Мы еще выпили.
— Пойдем потанцуем? — предложила она.
Танцевал я не лучше циркового медведя, так зато ж и не хуже. Громкая музыка заглушала слова, но все они были необязательными. Постепенно мне начинало здесь даже нравиться: толчея, звон посуды, мелькание цветомузыки, сигаретный дым, туманом заволакивающий большой зал, — все это скрашивало неловкость, которую испытывали мы оба.
Рядом со мною была женщина. Богатая и красивая, а главное — та, из-за которой я не спал столько ночей, свидания с которой ждал каждый день, каждую минуту, женщина, почти два года наполнявшая мою жизнь в пору ее расцвета. Лед прошедших двух десятилетий быстро таял. Мы стали вспоминать наши встречи и признания в любви на промокашках и листках из тетрадок в клеточку.
— Помнишь тот полуостров, на котором ты собирался воздвигнуть для нас замок? — спросила она, когда мы вышли на улицу.
Над Градинском уже загустела ночь.
— Полуостров Первого Поцелуя, — рассмеялся я. — Помню, конечно. Интересно, как там сейчас?
— Да так же. Замка так никто и не построил.
Мы пошли по переулку в направлении улицы Центральной. Я уже начинал жалеть о том, что не рассказал ей правды о себе и о цели своего визита, о своем участии в ее освобождении. Может быть, муж запретил ей говорить о недавних злоключениях — это как-то могло повредить ему в бизнесе или подпортить репутацию. А может быть, это было и хорошо! Пошли они все на фиг, эти свинцовые мерзости действительности: мы снова были Лидой и Веней, снова, как когда-то, шли по теплому доброму Градинску, хмельные от встречи и воспоминаний, и от сознания того, что чувства наши угасли не совсем.
Я вспомнил, что ее кто-то привез: сзади за нами следовала машина, хотя до Лидиного дома было минут десять ходу. Увы, киднапперы все же были реальностью, и Борис Ильич, уезжая к матери в Хобров, оставил жене охрану.