Оказавшись в комнате, он развернул ее и начал раздевать, нетерпеливо стаскивая с нее одежду.
Она покорно стояла, глядя ему в лицо. Показалось ей или, действительно, вспышка облегчения промелькнула у него на лице, когда она, наконец, оказалась обнаженной, и он притянул ее к себе? Он так обхватил ее руками, что едва не раздавил. Кнопки его рубашки впились ей в грудь, и она слегка выгнулась, послушно уступая нарастающему возбуждению. Ее реакция на него всегда была мгновенной и сильной, и еще более усиливалась от его отклика.
Она стащила с него рубашку.
- Тебе не кажется, что без нее тебе будет лучше? – прошептала она. – И без этого?
Она просунула руки между их телами и начала расстегивать его ремень.
Он дышал все тяжелее, жар его тела чувствовался даже через одежду. Вместо того, чтобы отстраниться, чтобы раздеться, он обхватил ее, приподнял и понес к кровати. Саксон навзничь упал на кровать, все еще удерживая ее в руках, затем перекатился, так, что она оказалась под ним. Она издала тихий напряженный стон, когда своим мускулистым бедром он раздвинул ее ноги, а затем разместился между ними.
- Анна…
Ее имя прозвучало как стон, исторгнутый из глубин его груди. Он сжал ее лицо своими ладонями и накрыл ее рот своим, а затем протиснул руку между их телами, чтобы расстегнуть брюки.
Он был в неистовстве, и она не знала почему, но, чувствуя его отчаянную потребность в ней, лежала неподвижно, так, как хотелось ему. Он вошел в нее одним сильным движением, заставив изогнуться дугой на постели. Она не была готова, и его вторжение оказалось болезненным, но она зарылась пальцами в его волосы и сжала его голову, стараясь дать ему успокоение, хотя и не понимала, что же с ним не так.
Однако, как только он оказался в ней, отчаяние исчезло из его глаз, а мышцы расслабились. С глухим удовлетворенным стоном он обмяк на ней, и его тяжесть вдавила ее в кровать. Потом он приподнялся на локтях.
- Прости, - прошептал он. – Я не хотел причинить тебе боль.
Он одарила его нежной улыбкой и пригладила ему волосы.
- Я знаю, - ответила она, притягивая его голову к себе, так, чтобы можно было его поцеловать.
Ее тело привыкло к нему, и боль от грубого вторжения растаяла, остался только почти неописуемый восторг от их близости. Она никогда не произносила это вслух, но за нее говорило ее тело, и она всегда повторяла про себя: «Я люблю тебя». Он снова начал двигаться и она еще раз произнесла про себя эти слова, задаваясь вопросом, не в последний ли раз.
Позже, проснувшись после легкой дремоты, она услышала шум душа. Она знала, что должна встать и приготовить что-то поесть, но попала в плен странной апатии. Она не могла думать о еде, когда вся ее последующая жизнь зависела от того, что только что произошло между ними. Больше откладывать она не могла.