«Бедный слон! Все-таки жизнь — грустная штука! Все вокруг расплывается и тонет во тьме. Границы вещей размываются, исчезают… Кто любит тебя и кого ты любишь — отныне это не важно… О, могучий слон, и я в таком же положении! Я стал непомерно большим и потерял себя. Все стало зыбким и ненадежным. В одном только уверен: я болен и умираю. До этого было не так, и я видел свет; я знал, что может быть полезным для меня и чему могу быть полезен сам… А теперь я такой же, как ты, — безразличный и вялый. Всему наступает свой срок, наступил он и для тебя, о мой несчастный слон!»
Кто-то вознес к небесам нож с болтающимся на острие комком рыбьих кишок.
Запах крови чувствуется уже в самом городе. Вода в заливе сделалась красной; огромное пятно дрейфует в сторону приморского парка, распугивая одиноких купальщиков.
Перемазавшаяся детвора вприпрыжку несется из порта на площадь, где важные старички уже расписывают подробности разделки рыбы плотникам на деревянной эстраде. Какой-то негодяй запустил куском требухи в оркестр, а одна из обнаженных танцовщиц вдруг потеряла равновесие и грохнулась прямо в кусты. Трое священников в расшитых золотом ризах втягивают ноздрями воздух и благодарят богов за их неизъяснимую милость. Лев в своей клетке оторвался от куска китового мяса, вскочил на все четыре лапы и грозно зарычал. Где-то далеко, на свалке, среди разлагающихся отбросов, почуяв смерть, завыли собаки, испугав малолетних собирателей персиков.
В парке тревожно заворковали голуби и зашумели крыльями в темноте своих голубятен.
С колокольни в небо взмыли стаи птиц. Им хочется поскорее пробить пелену серых облаков, улететь из этого страшного города, напоенного запахом крови. Они рвут своими крыльями затхлый воздух: туда, скорей туда, где свет и свежесть! — и вот, пролетев над заводскими трубами, они уже парят над гаванью, строятся в клин и уходят к горизонту..
Они летят низко над водой, но не видят своего отражения: море покрылось рябью и на гребнях волн пузырится пена. В мгновение ока черные кричащие точечки растворяются в туманной дымке.
Вскоре облака становятся тоньше, и вот наконец птицы видят первый луч солнца…
* * *
— Знаешь, а у меня тоже была птичка…
Теперь Фуини напоминает мне бронзовую фигуру, покрытую утренней росой.
— …совершенно ручная, она садилась мне на плечо и все такое… Однажды я тяжело заболела и даже в школу не могла ходить. Я целую вечность провалялась в постели, и тогда папа принес эту птичку, чтобы мне не было так одиноко. Мы аж спали с ней вместе, вот!
Солнце постепенно склоняется к западу, и тени становятся длиннее. Тень от зонтика, например, уже достает до утла стола. Из пепельницы поднимается тоненькая струйка дыма. Фуини курит легкие длинные сигареты, и их мундштуки испачканы красной помадой. Пепельница полна солнечных зайчиков, помада скоро тускнеет.