— Неправда, я здорова! — на весь зал закричала Линда. — Я совершенно здорова!.. Спросите Квэпа: убил ли бы он меня, чтобы заставить Ванду стать его любовницей?.. Спросите его, убил ли бы он после того Ванду?.. Спросите его!.. Вы не хотите? — Она порывисто обернулась к скамье подсудимых: — Так я сама спрашиваю тебя, Арвид: ты сделал бы это?.. Говори же, сделал бы?
Это было так неожиданно и выкрикнуто в таком безумии отчаяния, с таким напором, что даже председательствующий не прервал Квэпа, когда он без вызова судьи поднялся со своего места и с неожиданной для него простотой и твёрдостью проговорил:
— Конечно.
Этот тон поразил весь зал, видевший Квэпа в течение судебного следствия расслабленным, плачущим, мечущимся. — Конечно, сделал бы, — повторил он с уверенностью. — Таков был приказ Ланцанса и Шилде: не оставлять ни одного свидетеля. Кто бы они ни были, эти люди, с которыми я соприкоснусь, — убрать их!.. Так я уж попрошу вас, граждане судьи: и это обвинение предъявляйте епископу Язепу Ланцансу… При чем тут я? — он было опустился на скамью, но тут же снова поднялся: — Имею ходатайство… — Защитник подался было к подсудимому с очевидным намерением удержать его, но Квэп отстранил его: — Отложите рассмотрение дела, пока в суд не доставят главного обвиняемого — организатора и подстрекателя, члена Ордена иезуитов епископа Язепа Ланцанса.
Прежде чем судья ответил Квэпу, защитник обратился к суду:
— Гражданин председательствующий, граждане судьи, вы теперь ясно видите: подсудимый не находится в здравом уме. Защита ходатайствует об его вторичном освидетельствовании психиатрами.
— Мы не можем ждать, пока сюда приведут иезуита Ланцанса и всех других соучастников подсудимого Квэпа, — сказал председатель. — Но из этого не следует, что наш суд, суд советского народа не вынесет приговора и всем тем, кого ещё нет здесь в зале. Мы хорошо понимаем роль квэпов и роль ланцансов. Никому не удастся избежать справедливого суда истории. Поэтому мы мысленно представляем себе рядом с Квэпом на скамье подсудимых и Язепа Ланцанса. Если это может утешить подсудимого — пусть знает: преступление Ланцанса раскрыто, квалифицировано судом, и суд вынесет ему свой приговор… Не менее суровый, нежели приговор самому Квэпу…
— Ну что же, — сказал Кручинин в этом месте рассказа Крауша и машинально пошарил возле себя в поисках папиросной коробки. — Председатель сказал верно. Но я позволю себе немного пофантазировать: на месте суда я обратился бы к высшим органам власти с ходатайством заменить Квэпу, а с того момента как попадёт к нам в руки Ланцанс, и этому почтенному члену Общества Иисусова смертную казнь кое-чем иным: я посадил бы их порознь в камеры со стеклянной стенкой, чтобы они были хорошо видны, а доступ к ним открыл бы всем желающим. Пусть бы люди шли и смотрели: вот как выглядят враги народа, стремящегося к свободе, к миру, к дружбе с другими народами. Я бы только обязал каждого входящего: возле камер не произносить ни звука, не отвечать ни на один вопрос заключённых. Люди будут идти в войлочных туфлях и молчать. И никогда в тюрьме не будет слышно ни одного звука. Жизнь, которую заключённые должны видеть в широкие окна, будет сверкать светом свободы и радости, но будет совершенно беззвучна. Пусть бы это было для них стеклянной могилой до самых последних дней их существования…