Наде стало зябко, и, хотя мороз был не сильный, влажный холод пронизывал ее до самых костей.
Она вышла на улицу деповского поселка. Здесь тоже тишина, ни единой души, нигде ни огонька. Вот и нужный переулок. Теперь совсем рядом. Четвертый дом от угла. Из тьмы вынырнул и поплыл ей навстречу, вырисовываясь все яснее и отчетливее, огромный, лохматый и хотя уже порядком заснеженный, но все еще почти по-осеннему черный старый дуб. Он рос во дворе Семена, у самой калитки. Об этом дубе Надя узнала раньше, чем побывала здесь: приглашая в гости, Семен рассказывал о нем как о самой надежной примете, мол, такого высокого и заметного дерева нет больше во всем поселке, его видно отовсюду, а увидишь, без расспросов пробирайся к нему — не ошибешься, в аккурат придешь по адресу. Давно это было. Но Надя хорошо помнила, как вместе с бабушкой Анной они впервые пошли навестить Маликовых на новом месте и разыскали дом своих бывших соседей именно по этой примете. Под деревом Семен соорудил скамейку и хвалился, что летом здесь такая густая тень — никакой зной не страшен, и дождь тоже. Пускай кругом льет словно из ведра, на скамейке можно сидеть без опаски, ни одна капля не пробьется сквозь густую листву. Правда, во время грозы, говорил Семен, прятаться здесь рискованно, может ударить. Когда-то давно в этот дуб шарахнула молния. Угодила не в макушку, а чуть сбоку, пробежала по стволу до самой земли, отсекла несколько ветвей и оставила на стволе памятку — темную полосу. Надя видела ее. Она почему-то сейчас вспомнила все это. Так бывает, когда человек после долгой отлучки увидит знакомые места. Он присматривается, узнает почти забытое, не всегда большое и главное, а, скорее всего, то, что осталось на поверхности памяти, второстепенное, что совсем не обязательно и хранить и вспоминать.
Вдруг Надя заметила, что невысокий забор, отделявший двор от улицы, повален и ворот тоже нет, лишь три угрюмо торчавших столба указывали место, где когда-то стояли ворота и калитка. «Без хозяина и дом сирота». Надю охватила досада — нашлись же люди, знают, что дома никого нет, и пользуются случаем, безобразничают. Ворота, возможно, унесли на дрова, а забор повалили просто из озорства. Семену, когда вернется, не один день придется попыхтеть, чтоб все наладить, как было.
Надя свернула к столбам и оторопело остановилась — перед ней был пустырь: ни дома, ни приземистого сарая. Не будь знакомого дуба, можно было подумать, что не туда зашла, но сейчас, когда она стояла рядом со старым великаном, никаких сомнений не было. Но что же случилось? На том самом месте, где стоял немудрый домишко Семена, теперь чернела припорошенная снегом бесформенная груда развалин. Надя подошла ближе. От дома остались местами еще не прикрытое снегом, угрюмое своей чернотой пепелище и полуразрушенная русская печь. И дом отжил свой век, и печь тоже...