— Только, может, совсем микроскопическую, в чемоданчике, чтобы он ее с собой носить мог? — предложил Гоша.
— Пожалуй, сразу не стоит, посмотрим на его поведение. Да и не так уж надо ее с собой таскать, объявим, что удалось получить эффект последействия, зарядился — и пару часов тебя зовут не Витте, а Мерлин. И настроек побольше, чтоб, значит, если плохо получилось — надо было тщательней ручки крутить! Ну и дистанционное отключение по радиоканалу, на всякий случай.
— Ох, вскроют твой прибор — столько шума будет… — поморщился Гоша.
— Сколько тротила в контур самоуничтожения сунем, столько и будет, — уточнил я, — не надо жадничать в принципиальных вопросах. В общем, так — сделаешь к вечеру дизайн-проект? На что оно похоже, что крутить, куда смотреть… А я начинку сочиню. И как бы это назвать, понаучнее? Синхрофазотрон, во!
— Лучше лохотрон, — серьезно предложил Гоша. — Звучит ничуть не хуже, но короче, а главное — правдивей. И делать, пожалуй, придется в твоем мире, причем обоим, чтоб самое позднее завтра к утру был. А то уедет Сергей Юльевич без прибора, и ну как его нетерпение обуяет, начнет просто так тренироваться, а зачем ему перетруждаться? Давай, прямо сейчас и пошли.
На следующий день я отвез высокого гостя на вокзал. У "Оки" были сняты задние сидения, только так в нее удалось запихнуть лохотрон. Витте вместе с шедевром приборостроения загрузились в свой вагон, а "Ока" осталась ждать отправки грузовым составом.
Лохотрон я ему подарил не просто так — между нами была заключена конвенция. В случае применения прибора для убеждения в чем-нибудь Николая или его окружения Витте обязался ставить в известность нас. Мы, в свою очередь, обещали сообщать ему обо всех своих попытках воздействия на тот же круг лиц, осуществленных мной, неважно, делал ли я это с усилителем или без (вот уж последний-то пункт на меня точно никаких ограничений не накладывал).
Вся эта потусторонняя деятельность, по причине своей непродолжительности, из графика меня не выбила, а по нему было посещение приборного завода.
Пожалуй, самым охраняемым секретом среди всех георгиевских новаций были радиолампы. Если на остальное мы брали патенты или хотя бы как-то знакомили с новинкой довольно широкий круг лиц, то деятельность радиоэлементного цеха была засекречена по полной. Все работники давали подписку и том, что они в курсе — разглашение любых деталей о работе чревато летальным исходом. Каждый находился под наблюдением шестого отдела и знал это. И было что прятать — через год упорной работы у нас начали появляться приемлемые триоды, а значит, в области радиосвязи отставание всего мира от нас становилось огромным. Наш приемник по схеме 2-V-2 с двухконтурным входом на два порядка и по чувствительности, и по избирательности превосходил лучшее изделие Маркони! По мощности передатчиков мы не лидировали, но наши имели узкую полосу, а остальные загаживали равномерно практически весь диапазон. В результате сейчас мы имели более или менее приемлемую связь на расстояние до полутора тысяч километров и безукоризненную до трехсот.