Наши списки лиц, финансировавших всяких революционеров, перевалили за две тысячи рыл! А общий капитал, контролируемый этими рылами, вплотную приближался к четыремстам миллионам. В этой ситуаци попытки всего лишь пугать были бы откровеной дуростью. Во-первых, напуганные могли просто разбежаться — естествено, с деньгами. Но главное — почувствовав опасность, они могли сорганизоваться и начать бороться с властью уже всерьез! Так что пугать я никого не собирался. Поначалу операция должна была казаться отдельными частными случаями — правда, произошедшими с самыми денежными клиентами. Потом — проведенная в кратчайшие сроки крупная акция по отлову остальных. Так как всех сразу отловить было нереально, у нас имелось две прикормленных группы настоящих эсеров, задачей которых было учинить отстрел недоотловленных, и две группы зачистки, у Танечки и у Бени, которым предстояло разобраться с эсерами по завершении их работы.
Итак, выждав неделю после вступления в законную силу УК Российской Империи, первого июня тысяча девятсот пятого года мы начали первый этап операции «День защиты детей».
В процессе подготовки пришлось соорудить работающий образец проволочного магнитофона. Разумеется, для оперативной звукозаписи он был малопригоден, но внутри нагромождения тонвалов, подающих узлов и прочих деталей фантастически уродливого протяжного механизма был аккуратно спрятан цифровой диктофон.
Операция началась с такой удачи, на которую я и не надеялся. Ротшильды вели свои темные делишки через Красина, и в этот раз деньги ему давал лично приехавший в Батуми Эдмонд Ротшильд! Под звукозапись, так что заявить, что он финансировал создание какой-нибудь больницы, у клиента теперь не выйдет… Спецрейсом «Кондора» в тот же день оба были доставлены в Гатчину. Красина я сразу отправил в седьмой отдел, лично к Гниде, а Ротшильд был доставлен ко мне.
Вид после полного событиями дня у него был, мягко говоря, утомленный. Еще бы — утром арест, потом гонка по серпантинам на автомобиле до аэродрома, потом десятичасовой перелет — для пожилого и нетренированого человека это немало. Ну и мысли, наверное, всю дорогу думались не самые оптимистические…
В кабинете (не моем рабочем, а следственном, находящемся как раз над соответствующим подвалом) дорогого (как минимум в миллиард ценой!) гостя ожидал не какой-то паршивый следователь, а целый канцлер, то есть я.
— Проходите, садитесь, чувствуйте себя как дома, — предложил я. — Чай, пиво или водку желаете?
— Я желаю, чтобы вы перестали паясничать и перешли к делу, — поморщился посетитель. — Представляться нет нужды, а вот объяснить ваши действия — есть.