— Без пошлины в город… — начал было сопровождающий.
— Вор! — процедил Сигулий и ткнул пальцем в черную фигуру с двуручным мечом.
Через мгновение Даброгез получил возможность убедиться, что палач знает свое дело. Тело осело, выпростав розовые руки в нищенском жесте, ладонями вверх, а на губах катящейся к столу головы все еще стояла глуповатая ухмылка. Собаки зарычали, но с места не сдвинулись, лишь шерсть на загривках затопорщилась да сузились и острее стали глаза. Сигулий послал черному со слугой кружку вина. Тот принял подношение молча, вместе с ним исчез за колоннами, в темноте.
Даброгеза передернуло, комок снова занял свое место в горле. И пришла мысль — а чем он лучше черного? Нет, все это бред… Правда, там, на улице, за углом, пес, не такой породистый и холеный, как эти под столом, небось уже догладывает нежданный подарок, полученный от самого центуриона Великой Империи… А ну их, разбираются пускай те, кто не выходит из своей слоновой башни в этот мир, умники! А не выходят-то почему? Руки боятся запачкать?!
Третьим был знакомый Даброгезу франк-стражник. Его волокли двое. Франк ничего не понимал, упирался, крутил головой и не мог выдавить из себя ни слова. Зато Сигулий смотрел на Даброгеза чересчур откровенно и не пытался этого скрыть.
— Тебя зачем поставили? — спросил сановник с отшибленным кулаком и шишкой на лбу, которую Даброгез только заметил до того она была естественна на грубо слепленном и изуродованном излишествами лице.
Франк пролепетал что-то невразумительное, тыча толстым пальцем в Даброгеза.
— Не слышу!
Даброгез сидел и помалкивал, ему было интересно — как тут с порядком, с дисциплиной среди служивой братии.
— Они сами, по государственному… — заверещал вдруг совершенно отчетливо франк, — по делу…
— С ним ясно. — Сигулий махнул рукой в темноту, туда, где угадывалась фигура палача.
Фигура обозначалась явственней, вместо лица — застывшая маска. Даброгезу стало не по себе. И не жалко ему было вовсе зверообразного увальня-франка, себя стало жалко. Может быть, поэтому не захотелось выглядеть бесчестным даже перед грязным, лживым, трусливым наемником.
— Оставьте его мне, — обратился он к Сигулию. Изможденный вмешался:
— Он должен умереть, — донеслось безразлично и жестко.
— Он умрет, куда ему деться, но с пользой — в первом же деле я пущу его на мечи, не все ж моим бойцам на себя удар принимать, они ценятся повыше! — Даброгез говорил полушутливо и без нажима.
Сигулий расплылся в ехидной улыбке. Перепелиный жир заиграл, запереливался по его щекам, на лбу заблестела испарина.