— Я насчет отпуска, Михаил Максимыч. Деньков на пятнадцать, с понедельника.
Начальник вздохнул, оторвался от ногтей.
— Сколько раз вы в этом году были в отпуске?
Наташа томно закатила глазки, склонила голову набок.
— Не слышу.
— Ну-у… — руки оторвались от стола и изобразили что-то неопределенное.
Сама Наташа смотрела прямо в начальственные глаза и улыбалась уже откровеннее.
— Так сколько раз вы были в отпуске в этом году, я вас спрашиваю? — Михаил Максимович убрал колено, остатки расслабленности покинули его — на волевом, портретном лице появилось выражение значимости и уверенности.
— Ну два, — немного раздраженно, но не переставая улыбаться, ответила Наташа, — вы же понимаете…
— Все, разговор закончен, не мешайте работать. — Михаил Максимович выразительно указал глазами на дверь и принялся ворошить бумаги на столе.
Наташа выпрямилась.
— Ничего я вам не мешаю, не надо! Мне отпуск нужен срочно и обязательно. Ну что вам, веские причины подавать? Для чего? Вы, Михаил Максимыч…
— Выйдите из кабинета, я вам говорю, и никаких отпусков. С ума сошли — очередная коллегия на носу, а они в отпуска. Михаил Максимович осекся, подумал — не слишком ли круто он взял, надо было как-то свести к шутке, наобещать целые горы на будущее. Нет, пора девчонку приучать к порядку. — Тем более уже дважды гуляли в этом году. — Он еще немного помолчал. Застегнул пиджак, поправил галстук. — Отпуска оплачиваемые были?
Наташа молчала, барабанила длинными и тоже зеленоватыми ноготками по полированной поверхности дорогого, редкого стола, который с невероятными трудностями вырвал для Михаила Максимовича из цепких объятий одного подмосковного музейчика его подручный, и ждала. Она-то понимала, что это лишь вступление. А вот сам начальник и не догадывался — к чему может привести его несговорчивость. Зазнался, выкобенивает из себя незнамо что, думала Наташа, вроде бы слушая Михаила Максимовича, а сам занесся, забывает, что он под богом ходит, ну ничего, мы его об землю, отца родного, так приложим…
— Конечно, оплачиваемых, как же иначе. Да и не выйдет с вами иначе, ведь вы свое не упустите, вырвете! Да и не только свое. — Михаил Максимович понял, что несет лишнее, и замолк. Он со страдальческим выражекием поднял глаза на Наташу. — Ну неужели вы не можете меня понять? Вы что думаете мне все позволено, все в моей власти? Ошибаетесь, дорогуша.
На всякий случай Наташа решила испробовать предпоследнее средство — лицо ее сморщилось, губы надулись, и из зеленого глаза выкатилась на щеку этакая с прозеленью слеза.
— Мне очень надо, — сказала она горестно, — очень-очень, вы даже не догадываетесь — насколько это важно.