Война — это когда логика сохранения любыми способами собственной жизни очень часто отступает перед необходимостью сохранения чужой. И здесь я хочу привести не один из многочисленных примеров самопожертвования, когда боец помогает бойцу, испытывая чувство долга и сострадания. Этим случаям нет числа, и каждый из них является вершиной проявления человеческой воли, но и объяснять их научились, ссылаясь на многовековую традицию солдатской взаимовыручки и унаследованную от предков и отложившуюся в подсознании христианскую мораль. Врезался в память совершенно алогичный с точки зрения здравого смысла эпизод, произошедший во время штурма Орехово.
Бой вытолкнул нас из своих объятий на какое-то мгновение в нейтральную плоскость: я с несколькими бойцами оказался во дворе разрушенного дома, стены которого не только прикрывали нас от огня, но и давали иллюзию некоей минутной отрешённости от всего остального мира. По-другому и быть не могло. Война и действительно отошла на какое-то мгновение на второй план. Перед нами открылась совершенно нелепая картина, объяснить которую было невозможно. Посреди двора стоял ослик с простреленной насквозь нижней челюстью.
Мы были ошарашены тем, что в нашей жизни появился эпизод, полностью выпадавший из мрачной логики воюющего мира. Село последовательно в течение нескольких дней перед штурмом «утюжили» гаубицы, орудия самоходных установок и, наконец, авиация, и когда мы с боем вошли в Орехово, то нашему взору предстала картина всеобщей разрухи, которую некоторые казаки назвали «Сталинградом». Я не видел ни одного уцелевшего дома, всё было покрыто пылью, и потому казалось, что Орехово — это труп, и на лице его — маска смерти. Мы не встретили на улицах и во дворах ни одной кошки или собаки. Это был неестественный, ужасный в своей уродливости, но понятный нам мир, в рамки которого не укладывалось что-либо напоминающее о жизни. И вдруг — ослик…
Казаки окружили его. Глядя на сквозное пулевое отверстие, один из бойцов, сочувственно вздохнув, сказал:
— Надо же, как его угораздило…
Кто-то протиснулся в сарай, и, отыскав там дерть, зачерпнул миской и поставил её перед животным. А ослик не мог даже наклониться к дроблёному зерну: челюсть его висела, и любое движение головой причиняло ему боль. Казаки понимали это, и проявляли внимание просто из чувства сострадания. Смотреть спокойно на животное никто не мог — из глаз у ослика одна за другой скатывались слёзы.
— Вот бедняга, какого хрена занесло его сюда…
Один из казаков, нахмурившись, сказал:
— Застрелить бы его надо, что ж он так мучается…