Когда однажды — пусть это произойдет как можно позже — вы отправитесь в рай, Господь подойдет к вам и скажет: «Есть столько людей, которые хотели бы поблагодарить вас за то доброе, что вы сделали, господин Бальзан», — и среди этих миллионов людей буду я, Одетта Тульмонд. Одетта Тульмонд, которая — уж простите ей — была слишком нетерпелива, чтобы дожидаться этого самого момента.
С ощущением, что исчерпал успокаивающий эффект этих слов, он включил мотор и решил немедленно навестить автора этих строк.
В этот вечер Одетта Тульмонд готовила «плавучий остров», излюбленный десерт свирепой Сью Элен, своей дочери, преодолевавшей постпубертатный период. С зубным аппаратом, явно ее не украшавшим, та безуспешно пыталась устроиться на работу, бегала на собеседования, но тщетно, никто не жаждал предоставить ей постоянное место работы. Одетта взбивала в пену яичные белки, что-то напевая, когда в дверь позвонили. Раздосадованная тем, что приходится прервать столь деликатную операцию, Одетта быстро вытерла руки и, не тратя времени на то, чтобы набросить что-нибудь поверх простой нейлоновой комбинации, решив, что не стоит беспокоиться из-за соседки по лестничной площадке, пошла открывать.
Она застыла с открытым ртом перед Бальтазаром Бальзаном. Слабый, опустошенный, небритый, с дорожной сумкой в руке, он разглядывал ее с лихорадочным блеском в глазах, размахивая конвертом:
— Это вы написали мне это письмо?
— Да… но…
— Уф-ф, я нашел вас.
Одетта замялась в смущении, думая, что он станет ее ругать.
— Должен задать вам один-единственный вопрос, — вновь заговорил он, — мне бы хотелось, чтобы вы на него ответили.
— Да?
— Вы меня любите?
— Да!
Она сказала это не колеблясь.
Для него это был драгоценный миг, миг, доставивший ему наслаждение. Ему и в голову не пришло, что Одетта может быть смущена таким поворотом дела.
Последняя в затруднении потирала руки, не осмеливаясь высказать то, что ее мучило. В конце концов у нее вырвалось:
— Мои белки…
— Простите?
— Проблема в том, что я как раз взбивала в пену яичные белки, и, понимаете, пена, если промедлить, может…
Досадуя на себя, она жестом показала, как оседает яичная пена.
Бальтазар Бальзан, слишком взволнованный, не понял, о чем речь.
— На самом деле у меня есть еще один вопрос.
— Да.
— Можно вам его задать?
— Да.
— Правда?
— Да.
Потупившись, он спросил, не осмеливаясь взглянуть ей в глаза, глаза виноватого ребенка:
— Вы не позволите остаться у вас на несколько дней?
— Что?!
— Просто скажите, да или нет?
Размышление заняло пару секунд, а потом взволнованная Одетта воскликнула со всей непосредственностью: