Актовый зал бесновался в предвкушении зрелища. Когда я в него зашёл, этого даже никто не заметил. Зато, когда показался Илья Петрович, зал взорвался от аплодисментов.
Давай, Петрович!
Покажи им, где раки зимуют!
Пусть знают наших!
Петрович, когда директором станешь, не забудь, что это я тебе свои акции отдал!
Грохот топающих ног и свист заглушал выкрики болельщиков, но вот прозвучал стук молотка аукциониста и зал замер в ожидании.
Лот номер один! — провозгласил аукционист. — Стартовая цена, пятьсот рублей.
Молоток не успел описать в воздухе дугу, как его полёт был прерван бригадиром:
Две тысячи, — спокойно произнёс он.
Три, — также спокойно сказал я.
В зале пронёсся вздох удовлетворения.
Три тысячи раз! — Молоток ударил по столу. Я взглянул в глаза своего противника и понял, что он тоже подготовился к аукциону.
Три тысячи два! — до сих пор абсолютно непроницаемое лицо Серова слегка улыбнулось. Ещё один удар молотком и всё будет сделано.
Четыре тысячи. — На этот раз Илья Петрович удостоил своего противника пренебрежительным взглядом.
Четыре тысячи раз! — молоток снова ударился о стол.
Тридцать тысяч, — выкрикнул Петрович.
Ну, всё, хана молодому, — раздалось в зале. — Теперь наш директор Петрович!
Сорок! — Я произнёс это так спокойно, что в зале снова воцарилась тишина.
О существовании аукциониста все забыли. Он стоял совершенно обалдевший за столом, держал в руке свой молоток и не знал, что с ним делать. Но делать было ничего не надо. Аукцион вошёл в ту фазу, когда руководить им было уже не нужно. Процесс потёк самостоятельно и не нуждался ни в чьём вмешательстве.
Пятьдесят!
Шестьдесят!
Семьдесят!
Восемьдесят!
Зал молчал. Он просто не успевал реагировать.
Сто пятьдесят! — еле выдавил из себя Петрович.
Я вытащил конверт, который дала Надежда Петровна, и пересчитал деньги. Аукционист пришёл в себя и, заметив, что пауза слишком затянулась истошным голосом закричал:
Сто пятьдесят — раз!
Сто пятьдесят пять! — прервал я аукциониста.
Голова Ильи Петровича безнадёжно склонилась, он что-то буркнул себе под нос и смачно плюнул на пол.
Не сдавайся, Петрович! — неожиданно к нему подбежал рабочий и сунул ему что-то в руку.
Сто пятьдесят пять — раз, — молоток звучал, как приговор.
Сто пятьдесят пять — два, — руки Петровича тряслись, как в лихорадке, пересчитывая деньги, которые он только что получил.
Сто пятьдесят пять…
Сто пятьдесят шесть! — испустил бригадир истошный вопль.
Теперь уже у меня опустилась голова, теперь уже я бормотал что-то себе под нос. Молоток аукциониста трижды описал в воздухе дугу и слово, которого так все ждали, и ради которого собрались, потрясло зал.