О душе, по его мнению, знал лишь один человек: Иоганн Христозом Вольфганг Теофиль Амадей.
Даже сейчас, лежа в одной комнате неизвестно где и неизвестно с кем, он умудрялся получать удовольствие в своем вневременном и внепространственном существовании: не есть ли это та самая пауза, в которую человеку дано остановиться, оглянуться, взвесить все и переоценить?
Быстренько остановившись и оглянувшись, Моцарт пришел к выводу, что все невесомо и самоценно, а что сделано — того не вернешь, а потому нужно как следует выспаться.
Снились ему отец и сестра Мария Анна — в тот золотой период, когда отец, выхлопотав у архиепископа отпуск, повез семью в Вену. За несколько месяцев до этой поездки они побывали в Мюнхене. Непрерывным потоком звучали овации, богатые и потому, должно быть, добрые люди все время гладили его по голове, говорили ласковые слова и дарили подарки; было много конфет, музыки, все виделось в сказочно-феерическом свете. На балу ярким пятном выделялось розовое, с оборками платье двенадцатилетней Марии Анны. Она играла на клавире, а он все пытался заглянуть ей в глаза. Когда же, протиснувшись сквозь толпу восторженной знати, подошел к сестре поближе, то с испугом увидел, что лицо вовсе не ее, а… Кати Масличкиной. Словно уличенная в фальши, девочка опустила руки, и наступила такая тишина, какой ни до, ни после этого Моцарт не слышал…
Хлопнула створка окна. Он открыл глаза и осмотрелся. Комната с обшитыми деревом стенами, буфет с посудой, низенький круглый столик, уставленный лекарствами, две двери — одна вела в коридор, другая была заперта на ключ.
Пациент лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Моцарт дотронулся до его лба. «Только бы не сепсис, — подумал он взволнованно, отметив повышение температуры, — только бы ограничилось гипергической реакцией…»
— Как вы себя чувствуете, больной?.. Вы слышите меня?..
— Да… — пошевелил неизвестный пересохшими губами. — Тошнит…
Моцарт дал ему напиться, подложил свою подушку.
— Больно?
— Терпимо… Где я?
— Не знаю.
— Какое сегодня число?..
— Середина июня, — ответил Моцарт, подумав.
В комнату вошли двое мужчин военной выправки.
— Что-нибудь нужно? — спросил тот, что был повыше, подойдя к раненому.
«Откуда они знают, что он пришел в сознание?» — удивился Моцарт.
— Оставьте нас! — посмотрел на него высокий. Он постоял в нерешительности.
— Выпустите меня хотя бы во двор. Я не убегу.
Вошедшие засмеялись. Даже губы раненого тронула улыбка.
Окно в тупике коридора было забрано решеткой и выходило на запад; возле него сидел толстый охранник в футболке и джинсах и лениво листал книгу. Увидев Моцарта, он встал. Из-за ремня на его животе торчала рукоятка большого пистолета.