По перрону прошел наряд милиции. Лохматые, потные сержанты с дубинками пристали к женщине, продававшей семечки. Моцарт спрятался на всякий случай за угол, готовый исчезнуть с глаз долой в любую секунду: с этими и объясняться — все равно что воду в ступе толочь. Хорошо, если не изобьют, а уж не поверят — точно.
Ожидание кончилось. Пристроившись в середине потянувшейся к электричке толпы, он приободрился, и даже грязный жесткий вагон показался ему родным — как-никак он должен был привезти его домой.
Мысли словно споткнулись, застряли на добром и теплом понятии «дом». Шутка «У меня нет дома», которой он тешил себя и приятелей много лет, не принимая всерьез временных своих жилищных проблем, сразу испортила настроение, обернувшись сермяжной истиной: а ведь дома и впрямь не было. Считать ли домом тот, родительский, в Екатеринбурге, где остались нелюбимая жена и любимая дочь? Или квартиру в Глазовском переулке, которую он снимал второй год и которая не принадлежала ему, как не принадлежала ни одна из четырех комнат законной жены Алоизии на Лесной, где он был прописан?..
Но не философские измышления об очаге и не слезливая саможалость, которой неунывающий Моцарт был лишен от природы, повергли его в уныние: мысль о доме была предтечей обоснованной последними событиями догадки, в сравнении с которой страх перед контролером померк, как огонек промокшей зажигалки: «А ведь они знают, где я живу! Мне нельзя больше появляться в Глазовском!..»
Означало ли это, что ему суждено пожизненно скитаться — деньги, документы, наконец, туфли и носки, и сменное белье — все, все оставалось в наемном жилище, где появляться было нельзя, или то, что теперь уж несомненно придется идти в милицию и описывать Террориста, его подельников и место своего заточения?.. На всякий случай он стал продумывать план действий, в котором на первое место выступил поиск сто двадцать шестой специализированной бригады — Авдеича и Антонины, ибо, не заручившись их свидетельством, он будет выглядеть идиотом, начитавшимся детективных романов.
Контролеры появились перед самым Дмитровой. Они шли навстречу друг другу из противоположных концов вагона, пощелкивая компостерами. Моцарт решил притвориться спящим — авось, не станут будить? Но мерзкий тип в железнодорожной фуражке и футболке тряхнул его за плечо:
— Билетики предъявляем, гражданин!
— Нет у меня билета, — «продрав глаза», сообщил Моцарт упавшим голосом.
— Тогда платите штраф.
— И денег тоже нет.
— Предъявите документы.
— А вы что, милиция, чтоб документы спрашивать?
— Ты смотри! Он еще и законы знает? Ладно. Пойдем тогда в милицию, раз ты сам о ней вспомнил.