Существовала ли связь между смертью ее мужа-предпринимателя и ее собственной смертью? Пусть теперь это занимает Первенцева!
В машине просигналил радиотелефон.
— Слушаю, Первенцев… Когда?.. Это точно?.. Хорошо. — Следователь положил трубку и посмотрел на Першина, сидевшего на заднем сиденье между милиционером и экспертом-криминалистом. — Владимир Дмитриевич, где вы были вчера вечером?
Першин презрительно хмыкнул и отвернулся к окну.
— Как это — где? — ответил сквозь зубы. — Известно: на улице Лесной убивал гражданку Градиевскую.
— Зачем?
— Денег требовал, наверно.
— А они у нее были?
— Были. Только я вам не скажу, где она их держала. А то еще приберете к рукам, пока я буду в цугундере срок отсиживать.
Все, включая Первенцева, заулыбались.
— Смешно, Владимир Дмитриевич, смешно. Но не очень. На вашем месте…
— А вы никогда не будете на моем месте, — серьезно сказал Першин. — Для этого надо людей любить.
— А я, значит, людей не люблю? — обиделся следователь. — Ну, ну. Так вы не ответили на мой вопрос?
— На какой?
— Где вы были вчера?
— А-а, это… Ну вот приедем сейчас в прокуратуру — предъявите мне обвинение, ознакомите с делом, пригласите адвоката, и там я отвечу. Под протокол. А пока отдыхайте, набирайтесь сил.
— Хотите вызвать у меня сочувствие своим поведением или разозлить?
— Ваши каверзные вопросы для меня унизительны, вы это понимаете?!
— Что же в них унизительного?
— Да не в них! А в том положении, в которое вы меня ставите!.. В подозрении вашем!
— Неужели вы думаете, что мне убийца нужен для галочки? Для чего мне отправлять под суд невиновного человека?.. Ничего себе, представленьице!.. Книжек дурных начитались, господин хирург? Не следователь, а прямо исчадие ада какое-то, в самом деле. Странно вы себя ведете, я бы даже сказал — провокационно.
— Спал я вчера вечером, ясно? Спал! Из дома не выходил! — сдерживая истерику, выкрикнул Першин.
Первенцева проняло. До самой прокуратуры вопросов он больше не задавал.
Кабинет его находился на третьем этаже, он проследовал туда быстрым, размашистым шагом, и Першин вынужден был идти за ним, как собака на поводке, будто это было нужно ему, будто это он добровольно вызвался давать показания, подобно какому-нибудь стукачу или сексоту, и понимал, что с невидимого поводка этого ему не соскочить, и отвечать на вопросы службиста придется, и краснеть в суде, и искать вину перед Богом и Алоизией в себе самом даже после того, как в деле будет поставлена точка.
— Подождите здесь, — коротко бросил Первенцев, отомкнув замок ключом на массивном брелоке.