Занятый своими делами, я не наблюдал, как продвигался процесс лечения бедолаги, но через некоторое время тетя Даша поведала мне, что дядя Петя пить бросил, с работы возвращается трезвым, очередной бидон браги не поставил и вообще превратился в абсолютно примерного человека.
А потом и я стал свидетелем странного случая. Как-то, заглянув домой в обеденный перерыв, обнаружил в маленькой прихожей (используемой под столовую) гостя, с виду работягу, на столе — бутылку водки, а в гардинах — прячущуюся тетю Дашу с горящим взором. За перегородкой у плиты дядя Петя жарил на сковороде грибы с картошкой.
Все было чинно и благородно. За столом мы сидели втроем (хозяйка продолжала прятаться), мужчины выпили по рюмке и завели какой-то философский разговор, а я наблюдал за ними. И заметил, как стала меняться атмосфера. Такое едва уловимое изменение обычно наступает, когда одному еще хочется выпить, а второй нарочито не предлагает. Наш гость помолчал, поерзал и, поняв, что продолжение кайфа ему уже откровенно не светит, сам схватился за бутылку с сакраментальной фразой:
— Ну что, еще по одной?
Больше он не успел произнести ни слова. Дядя Петя мгновенно перехватил бутылку и выбросил ее за дверь, во двор, со злобной фразой:
— Ты что, пить сюда пришел?!
Через секунду гость, не проронив ни слова, исчез, дядя Петя угрюмо отправился в спальню, а тетя Даша выпала из-за гардин с совершенно обезумевшим взглядом.
Но на этом история не кончилась. Однажды, месяца через три, позвали нашего хозяина в дом напротив помочь постелить крышу. Весь день он колотил там молотком по стропилам, к вечеру вернулся довольный, а за ним — толпа с приглашением к столу. Пришлось ему возвращаться. А потом с зеленым лицом он мчался через два участка в туалет, откуда долго доносились неприятные звуки рвоты. Как рассказала тетя Даша, в гостях он долго отказывался от выпивки, но уговорили его все же на стакан красного вина, после которого тотчас же и произошла его срочная эвакуация. Озадаченные хозяева взволновались и даже приобиделись, но тетя Даша объяснила им суть дела. А вернувшись в дом, неожиданно для меня, как-то по-бабьи глупо и зло сказала своему супругу:
— Ну, видишь, как я тебя перевоспитала?
— Ты? — взвился самолюбивый дядя Петя. — Ты? Ах ты, м-мать…
И ушел, хлопнув дверью. И вернулся, вновь с зеленым лицом, на котором была написана лишь неимоверная решимость, и с двумя бутылками «Московской».
Как он глушил в себе последствия трихопола, я наблюдал. Огорченная донельзя тетя Даша обескураженно отмалчивалась, а дядя Петя в открытую пил за обеденным столом. Заглотает с упорством стакан — и на двор. Отплюется там, вернется, вновь с очевидным усилием буквально втиснет в горло очередную дозу — и снова бежит в туалет. И так день за днем. И постепенно, видимо, вновь сломал свою поджелудочную: в ход пошло все — та же брага, тот же тройной одеколон, а в глазах его светились только решимость и откуда-то взявшаяся ненависть к жене. Я понимал, что, задев его самолюбие, она вмиг порушила всю его собственную тайную надежду на благополучное избавление от запоев, а сильный мужской характер не позволял ему даже сделать вид, что пошел на поводу у жены.