Саша не успел выругаться на Олега, как он выстрелил еще раз и угодил, похоже, прямо в клубок сросшихся хвостов. Несколько крыс, нежданно для них самих освободившихся друг от друга, стали расползаться — таща за собой задние лапы, хвосты — у некоторых короткие, у других — напротив — чрезмерно длинные.
Олег, когда-то успевший засунуть пистолет в карман, наступил одной из крыс на спину и ловко, с жутким замахом, ударил лопаткой по шее, разделив животное сразу на две части. Следующую ударил той же лопаткой — плашмя, несколько раз.
Он кромсал и дробил крыс, ударял их пяткой тяжелого сапога по головам, оглушая, — и снова орудовал лопаткой, расчленяя с хэканьем мерзкие тушки, иногда сипло ругаясь, жутко и грязно.
Несколько крыс уползали, таща за собой спутанную тетиву тонких кишок. И лишь пара крыс, слипшихся боками, не в силах была ползти и кружила на месте, бестолково дергая и двигая четырьмя лапками.
В тусклом свете мелькало обезображенное нелепой судорогой — то ли смеха, то ли ненависти — лицо Олега. Лопатка взлетала и падала резко, ястребино, издавая смачный, сырой звук.
— Все, что ли? — спросил Олег спустя минуты три. Подтекала кровь, несколько крыс конвульсивно дрожали конечностями и отсвечивали даже в смерти злыми глазками.
— Пошли отсюда, — сказал Саша.
* * *
Вернулся домой с Верочкой, ничего ей не рассказав.
Купил возле дома бутылку водки.
— Ты чего такой? — спросила Верочка.
— Нормально все. Помолчи. И она замолчала покорно. Мать ушла в ночную смену.
Квартира носила в себе запах недавней уборки, чистоты, влажного пола.
— Выпьешь со мной? — спросил Саша. — Только молча. Хочешь, я музыку включу?
— Включи, — чуть испуганно согласилась Верочка. Саша налил сначала себе и выпил сразу, жадно, ничем не закусывая. Потом уже налил в два стакана понемножку. Разрезал яблоко. Потом разрезал лимон. Посмотрел на него внимательно, вспоминая.
— Можно, я с лимоном? — спросила Верочка. Саша поднял на нее глаза, посмотрел тяжело и бессмысленно, согласно мотнул головой.
Верочка выпила, скривилась, закусила лимоном и скривилась еще больше. Терла маленький носик, и на глазах выступили слезы. Саша улыбнулся жалостливо.
— Дурочка, — сказал. — Иди-ка сюда.
Поцеловал ее в маленький рот, она неумело ткнулась языком и застонала тихо сразу, быть может, немного наигранно, — но от искреннего желания понравиться и показать нечто обязательное в женщине, чего в самой Верочке еще не было.
Саша велел ей идти в комнату, и она посеменила, отчего-то прикрывая свой задик в джинсиках вывернутой, открытой всеми линиями и оттого беззащитной ладошкой.