…К нам пришли ближе к вечеру. Мы все сидели в одной комнате, в девчоночьей спальне на втором этаже — мы и Инна Павловна. Я теперь-то понимаю — надо было сразу уходить. Но мы от того, что происходило, как-то окаменели. Я даже не помню, что делали весь день. По-моему, просто — сидели в комнате, даже молча. И всё. А потом по всему пустому зданию как-то очень громко раздались шаги, голоса, оклики. Смех. Смех был самым страшным. Мы повставали и сгрудились в углу. Дрын начал икать, громко так, я сперва удивился, а потом испугался — услышат… Девчонки затолкали младших за себя и как-то неосознанно прикрыли, как могли — собой и руками. А эти шли долго-долго, и я смотрел на дверь и думал только — ну что вы, скорее же идите, я не могу так…
И они вошли. Сперва один — вскинул оружие, но тут же его опустил и что-то сказал в коридор. Вошли ещё двое. Они все были молодые, не очень высокие, смуглые. И смотрели на нас удивлённо-непонимающе. На рукавах курток я увидел жёлто-сине-красные нашивки и вспомнил вдруг, что это флаг Колумбии. В нашем кабинете рядом с моей партой висела карта мира, а внизу — флажки разных государств. Я иногда подолгу смотрел и почти все запомнил. Это был колумбийский. Точно.
Они долго на нас смотрели. А мы на них. Или это мне показалось, что долго, от страха? Хотя не помню, чтобы я очень боялся. Я стал очень сонный и вялый, никакой прямо. Потом один вышел, что-то буркнув. Инна Павловна стала говорить по-английски — я не понимал, но она говорила быстро, высоким голосом.
А потом один из солдат подошёл к нам и ударил её в живот прикладом винтовки — М16, это даже пацаны знают, что есть такая и как она выглядит. Ударил, за вывернутую руку оттащил к кроватям, ударил ещё раз — в лицо… и стал делать это.
Я сто раз видел это по видаку. Но тут не было ничего похожего. Он просто хрюкал как-то и двигался на женщине, приспустив штаны, а на ней всё разорвав. Снаряжение ему мешало, я это видел. Мы все видели и все смотрели, только девчонки старались закрыть младшим глаза. Второй солдат стоял у дверей, курил и улыбался. А слушал, как икает Дрын, как очень трудно дышит Генок и хнычет кто-то из младших. Я слушал и думал, что у меня теперь никогда в жизни не встанет. Так и думал. Только об этом.
Потом колумбиец кончил и, отойдя в угол, стал мочиться. Что-то спросил у своего приятеля, но тот помотал головой и затянулся поглубже. Тогда первый, застегнув штаны, подошёл к кровати и выстрелил Инне Павловне в рот.
Никто не крикнул, хотя все мы дёрнулись, как будто через нашу кучку пропустили ток. А подушка на кровати стала красной, и головы у Инны Павловны больше не было.