Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Свалив в кучу доски со старых стеллажей, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло, хохотали и ругались. Неуверенно переставляя ноги, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.
На третьем этаже Макота устроил свои апартаменты. Зрительные залы мультиплекса и бар на втором этаже отвели под склады, первый этаж он отдал своим людям.
Завернутый в простыню атаман стоял перед большим окном спальни и, посасывая погасшую трубку, разглядывал задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносился грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, хотя после разорения фермы Джай-Кана бойцам надо расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех…
Ему и самому не помешало бы выпить чего-то покрепче. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя называл имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати, щелкнув пальцами, велел:
— Вон.
Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем — полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.
— Вот коровы! — атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. — Слышь, это ж, как иво… хрусталь!
Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.
— Ну разбили… — сонно протянула она.
Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.
— Ты че делаешь?! — Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол. Рыжая, похоже, была совсем дурой — до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтоб успокоилась.
— Осколки подобрать! — велел он. — И вон отсюда! Быстро, ну!
Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, нацепила и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.
— Ну, ты, бесстыжая! — рявкнул Макота. — Валите отседова!
Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел наружу. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.