— Я запуталась.
Девушка уткнулась лицом в его грудь и слова получались нечеткими. От этого, или от того, что она вот-вот расплачется? Рамон подумал, что видел, как она плачет, только однажды — тогда, в самом начале.
— Я запуталась — повторила она и все-таки заплакала. — Я не знаю, где свои, а где чужие.
— И пришла с этим к чужаку. — Усмехнулся Рамон.
— Ну… да. — Лия подняла лицо, улыбнулась сквозь слезы в ответ на улыбку. — Совсем глупая, правда?
— Неправда. — Он провел ладонью по рассыпавшимся кудрям. Первый, кто сравнил девичьи волосы с шелковым покрывалом был поэтом, остальные — олухами. Да, и он сам тоже. Господи, что за чушь в голову лезет!
— Неправда. — Повторил Рамон. — Маленькая храбрая девочка.
— Я…
— Храбрая, не спорь. — Он коснулся пальцем губ. — Быть честным с собой — все равно, что встать нагишом перед чернью. Страшно. Куда проще когда решают за тебя, чьи цвета носить, и кого убивать. Решают, как надо.
— Я не знаю, как надо.
— Разберешься.
Лия снова спрятала лицо на груди. Оба молчали, но тишина перестала тяготить.
— Ты не чужак. — Прошептала она.
Рамон улыбнулся, устроил девушку поудобнее на коленях, прижал покрепче. Наверное, надо было что-то сказать, но красиво говорить он тоже никогда не умел, и только и оставалось, что баюкать в объятьях и ждать, пока она перестанет всхлипывать. Время сворачивалось вокруг, сплеталось с тишиной, застывало вокруг двоих мягким коконом, полным тепла и покоя. Рамон не знал, сколько это длилось — то ли миг, то ли вечность. Наконец, Лия подняла голову.
— Спасибо.
Он снова улыбнулся, в последний раз погладил шелковистые кудри.
— Вина налить?
— Там еще было. — Лия высвободилась, взяла кубок. — Наверное, я все-таки пойду, а то поздно будет.
— Оставайся, если хочешь.
— Нет, отец будет беспокоиться, я не сказала, куда пошла. Он вообще слишком сильно обо мне беспокоится… наверное, потому что мама умерла, когда рожала меня.
— Тогда пойдем. — Рамон поднялся, протянул руку. — Провожу.
Он так и не выпустил маленькую ладошку до самого дома девушки.
— Зайдешь? — спросила она у ворот.
Рамон покачал головой.
— Как-нибудь в другой раз.
Лия кивнула. Порывисто обняла, чмокнула в щеку.
— Ты хороший. Спасибо.
И исчезла за воротами.
Сумерки укрывали город фиолетовым покрывалом. Всю дорогу обратно Рамон пытался избавиться от ощущения шелковых волос под ладонями и легкого дыханья, щекочущего шею. И улыбался, сам не понимая чему.
Сквозь закрытые ставни библиотеки пробивался свет. Рыцарь нахмурился. Из его людей грамотным были лишь Бертовин и Хлодий — но оба так и не смог понять, чего ради можно часами просиживать над толстенными фолиантами. Велика радость — спина устанет, да глаза заболят. Значит, Эдгар, больше некому. Почему на ночь глядя?