— Ну? — поинтересовался белокосый беспокойник, обводя комнату тяжелым взглядом волка в овчарне.
В кормильне, где и без того было тихо и грустно (сегодня здесь не праздновали, а опохмелялись), стало очень тихо и грустно.
— Д-да, господин? — проблеял кормилец, машинально поднимая с ближайшего стола тарелку с недоеденной кашей и начиная с нажимом протирать ее полотенцем. Хозяин каши этого даже не заметил, тоже таращась на саврянина. — Ч-ч-чего изволите?
— Коровы наши — где?
— Ну, похоже… это… Боюсь, украли их, — с содроганием признался мужик.
Альк чуть сдвинул брови, и кормилец понял, что боится не напрасно. — Кто?
— Да откуда ж мне знать, добрый человек? — залебезил мужик. — Вот только что глядел в окно — стоят, отвернулся — уже нету. Мы ж по закону за скотину отвечаем, только покуда хозяева в кормильне сидят, а чуть расплатились и вышли… Уж не обессудь, но тут вам не бесплатная коровязь на целый день…
— Кто? — холодно повторил Альк, удивительным образом вкладывая в это короткое слово все свое отношение к подобным законам и людям, за них прячущимся.
Кормилец с надеждой уставился на вышибалу. Тот отвел глаза: саврянин ему здорово не нравился и сам по себе (было в нем что-то звериное, хищное), и из-за бродящих по городу слухов. Может, сам уйдет, по-хорошему?
— Слушай, парень, не кипятись, — миролюбиво сказал вышибала, протянув руку к Альковому плечу, но белокосый так на нее поглядел, что она сама отдернулась. — Мы правда не знаем, кто твоих коров свел. Видели только, что по дороге на Рогатку, там завтра ярмарка будет. Если поспешишь и к утренним торгам успеешь, может, и отобьешь.
Альк сузил глаза, отчего тарелка как живая выскочила у кормильца из рук и ускакала под стол, чудом не разбившись. Вышибала обреченно потянулся к мечу.
— Козлы, — презрительно проронил саврянин, развернулся, откинул запор и вышел, оставив дверь нараспашку.
— Верно, совсем эти воры распоясались, — неискренне посетовал вышибала, не слишком стараясь, чтобы быстро удаляющийся Альк его услышал.
— Ужас, — поддакнул кормилец, тоже крепко сомневаясь, что белокосый имел в виду скотокрадов. Но ронять лицо не хотелось никому.
Комната наполнилась шумом, неестественно громким и жизнерадостным: все усиленно убеждали себя и соседей, что ничего особенного не произошло — ну зашел мужик, что-то спросил и вышел.
— Дверь-то прикрой, а то вечереет уже, холодом тянет. Вышибала, поежившись, подчинился. Хотя ветерок был вполне себе теплым, приятным. Только грозой пах.
* * *
Капли падали на дорогу, как в тарелку с мукой, глубоко проваливаясь в пыль. Это вначале. Потом дождевой узор стал плотнее, пыль прибилась, а намокшая одежда стала липнуть к телу. Закатное солнце медной монеткой лежало на краю окоема, натянув тучи до самого носа, как пуховое одеяло.