Второй раз уже Андрей ехал по территории ГДР ночью. И если первый раз он старался хоть что-то высмотреть на тускло освещённых улицах Франкфурта, то на сей раз, особого любопытства он не проявлял. — Как же быстро человек привыкает ко всему, — подумал Андрей. — Правда, и смотреть то не было особо на что. Конечно, днём значительно интереснее знакомиться с неведомыми местами. А сейчас его заботил только вопрос о конечном пункте назначения. Но вот уже, вероятно, машина подъехала к Кётену. Что это было — сам город, его предместье или ещё что — разобрать было трудно. Машина поворачивала то вправо, то влево по каким-то улочкам, а затем остановилась. Через минуту она снова тронулась, и Андрей увидел, что они проехали КПП. — Значит, это уже военный городок. — Машина проехала дальше и остановилась на каком-то, вроде бы, плацу. Из кабины вылез старший рейса, как и в прошлый раз, лейтенант (кого ещё могут послать на ночь глядя), но другой. Он подошёл к пассажирам и сказал:
— Я пойду решу все вопросы. А вы, — обратился к командировочным, — можете потихоньку выгружаться и ожидайте меня.
Только он отошёл, как на плац въехала ещё одна машина, подобная их с какой-то весёлой компанией в кузове. И Андрей, и не успевшая выгрузиться троица с интересом смотрели на подъехавших. Вероятно, это возвращались из самого Кётена хорошо посидевшие в ресторане военнослужащие. Сам гарнизон находился, вероятно, за городом, поскольку, как узнал Андрей от попутчиков, там размещался подобный цербскому, истребительный полк. Значит, это веселятся лётчики. К тому же сегодня, только сейчас сообразил Андрей (он за время вынужденного безделья в Цербсте потерял ориентировку о днях недели), была суббота. Молодых офицеров (действительно молодых по возрасту) было трое. Один из них неуклюже выбрался на плац через задний борт машины. Следом начал выбираться и его товарищ. Первый, поторапливая его, протянул ему руку. Тот, вероятно, надеясь, что его хотят поддержать, опёрся о руку первого и начал перебрасывать ногу через борт. В этот момент выгрузившийся лётчик потянул его за руку. Стоя на одной ноге, тот моментально потерял опору и головой вниз полетел на мощёный то ли булыжником, то ли какими-то кирпичиками плац. Поддержать его товарищ не успел, да и какая у него в этом состоянии была реакция. Андрей на всю жизнь запомнил звук, похожий на тот, если бы на асфальт уронили с высоты крупную тыкву.
Выпавший из машины лётчик лежал без движения. Первый лётчик, а следом за ним и третий, спустившийся из кузова, а затем офицер — старший машины, до этого стоявший в сторонке, начали тормошить упавшего. Андрею сначала со страхом показалось, что это уже бесполезное занятие. Но упавший всё же задвигался. Самостоятельно он встать не мог. Не мог он стоять и тогда, когда друзья подняли его. Тогда они, вероятно, моментально протрезвевшие, отволокли его к ближайшей скамейке и посадили. Хорошо, что это была скамейка со спинкой, потому что ровно сидеть у того не получалось. Тогда один из его товарищей сел рядом с ним и поддерживал его, подставив своё плечо. Второй же вместе с офицером поспешно удалились, вероятно, за помощью. Андрею было ясно одно — выпавший из машины с этого момента уже не лётчик. Да, возможно, он и поправится, может, даже не станет инвалидом, но после такой черепно-мозговой травмы к штурвалу самолёта он больше никогда не прикоснётся — даже обычного "кукурузника". Вот так по глупости рухнула карьера молодого, возможно, перспективного лётчика, а вместе с ней покатилась под откос налаженная жизнь, которая может для него стать уже и безразличной.