— На этой простыне до меня, наверное, уже трое умерли.
На что Иванов ответил:
— Парни — вот это и есть та самая романтика боевых будней! Но и это только начало. Никому не раскисать! Проверьте, нет ли вшей, если нет — располагайтесь как дома.
Иванов, как командир, понимал, что отдыхать по-человечески после полётов его экипажам тут не придётся, что и подтвердилось в скором времени. Лётчик — не пехотинец в окопе: кроме физической выносливости, голова и нервы — оружие лётчика. А чтобы после полётов восстановить растраченную нервную энергию, необходим спокойный восьмичасовой сон. А о каком отдыхе могла идти речь, когда кто-то уходил на полёты, а кто-то возвращался, кто-то играл в карты, а кто-то хотел выпить и поговорить. Дисциплина в полку «хромала», если не сказать «отсутствовала», как и во всей разваливающейся Российской армии. Командование требовало от лётчиков одного — летать. И они летали. Днём и ночью, в горах и на равнине, в любую погоду. На старых машинах. Даже не имея соответствующей подготовки и натренированности. Начав летать на задания, Иванов быстро втянулся в ритм боевой жизни полка и перестал замечать такие мелочи, как плохое питание и нестиранное бельё.
Чаще всего звену Иванова приходилось летать челночными рейсами между Моздоком и «Северным» или «Ханкалой»: туда везли солдат, оружие, боеприпасы, медикаменты, продукты питания, а обратно: «Груз-300» — раненые или — «Груз-200» — убитые. Полёт по времени, в среднем, двадцать пять минут — туда, двадцать пять минут — обратно. Трудяги — вертолёты «Ми-8» работали днём и ночью.
Кровь, измученные страданиями лица раненых, искорёженные и искалеченные тела убитых — всё это кажется страшным только в первые дни. Потом привыкаешь. Всю лётную смену пилоты работали как будто в автоматическом режиме: ничему уже не удивлялись. Только в конце дня лётчики чувствовали неимоверную усталость, не только физическую: кажется, что вот-вот нервы не выдержат — сорвутся от невозможного напряжения. И чтобы хоть как-то снять этот стресс, необходимо было выпить. Выпить так, чтобы забыться! А утром — снова в полёт.
Повозили мертвых ребят недельку-другую, и уже в вертолёте стоит тяжёлый, ничем не выветриваемый трупный запах. А за бортом — температура тридцать-тридцать пять градусов. Никакие обработки вертолётов не спасали от этого жуткого запаха смерти. Трудно нормальному человеку выдержать такое!
Через пару недель парни из звена Иванова осунулись, улыбки стали редкими, шутки злыми. В полёт идут, как на каторгу. И борттехник — старший лейтенант Мельничук начал худеть. Иван, всегда аккуратный, мог забыть побриться.