— Садись.
Стеша боязливо присела на краешек стула.
— Рассказывай. И запомни: я два раза не повторяю.
— А… а… что рассказывать?
— Где Василий? Куда ушел? Как он у тебя оказался?
— Это… стрельбу уберите… боюсь я… А сказать… Сказать мне особо нечего. Он два дня до меня гулял, а ко мне под вечер, вот также приполз, все жаловался, что любовь у него несчастная. Я, говорит, с тобой, Стеша, забыть ее желаю. И все заставлял меня на гармони играть. На другой день я его в бане выпарила, мало-мало отпоила чаем, еще оставляла, а он — нет, и ушел, на ночь глядя.
— Когда ушел?
— Вчера это было.
— А куда — не сказал, конечно?
— Я ж не жена ему…
Во время разговора Стеша поглядывала в окно, прислушивалась, и голос у нее становился все беспокойнее.
— Кого ждешь? — Николай Иванович постучал пальцами по скатерти. — Только не врать…
— Да чего меня пугаете? Ну спасу нет — все пугают! А давайте я вас напугаю! Пристава жду, Чукеева, хряка этого! Он деньги сегодня собирает. Число-то какое? Вот и явится, хоть земля развернись. Угощенье ему, денежки, само собой, чтоб в участок не утащил, ну а коли пожелает — значит, и удовольствие доставить придется. Все уразумели? Теперь собирайтесь, и — скатертью дорога! Пугальщики!
Щеки у Стеши зарозовели, в сверкающих глазах будто огонек вспыхнул, высокая грудь под натянутой кофтой колыхалась, и — чудо, как была хороша молодая вдова! — Кузьма, сам того не замечая, даже губы облизнул.
— Вот это конфигурация! — Николай Иванович усмехнулся. — Мечтать будешь, а не придумаешь. Кузьма, несправедливо получается: мы голодные, холодные, а все угощение Чукееву достанется. Лишнее оно ему, он и так толстый.
Кузьма, не понимая, куда клонит Николай Иванович, молчал. Продолжал во все глаза глядеть на Стешу.
— Слышишь, Кузьма, — продолжал Николай Иванович, — покушать бы нам не мешало.
— Я завсегда, — торопливо отозвался тот.
— Ну, тогда накрывай, хозяйка. И слушай, что скажу. Как только Чукеев войдет, начинай орать, да погромче. Будто мы силой сюда влезли. Поняла? Вот и умница. Теперь на стол накрывай.
Стеша вскочила со стула, засуетилась, доставая из шкафа посуду. Кузьма вопросительно глянул на Николая Ивановича, но тот в ответ лишь приложил к губам палец, а затем сделал рукой знак, показывая, чтобы Кузьма вышел. Кузьма сразу сообразил и проворно выскользнул в двери. Николай Иванович снял пальто, небрежно бросил его на спинку стула, сверху пристроил шапку. Затем, подумав, сунул руку во внутренний карман, вытащил небольшой сверток, оглянулся, увидел на стене зеркало и подошел к нему. Стеша, расставляя на столе посуду, подняла голову и замерла, чуть приоткрыв рот: возле зеркала стоял чернобородый мужчина, изменившийся до неузнаваемости, и смотрел на нее суровым и величественным взглядом, таким, что Стеша даже растерялась и спросила невпопад: