К весне навалилась усталость. Цифры и литеры стояли перед глазами. Однажды, когда мама открывала конфетную коробку, подаренную на Восьмое марта, Маша заметила на картонном ребре длинную цепочку цифр, в которой автоматически опознала один из шифров. Ясно, словно готовилась войти в штольню, она увидела ряд журнальных переплетов - на крайней левой полке. С этого дня, как будто цепочка конфетных цифр стала последней каплей, она задумала вырваться на свободу - любой ценой.
В разговоре с братом Маша попыталась вернуться к университетской стезе, но Иосиф окоротил сурово: "Не питай иллюзий. В этой машине, может, и есть зазоры, но все они - не про тебя. Добро бы еще - на матмех...Туда еще можно проскочить". Ссылаясь на свой и чужой опыт, он убеждал Машу в том, что в ее положении надо действовать с умом. В свое время, имея отличный аттестат, он сумел пробиться в Технологический, правда, и времена, как выразился Иосиф, были слегка другие. "На технический возможно и теперь. Тут кадровикам приказано прикрывать один глаз: сама понимаешь, выпускники должны на них работать". Стараясь объяснить доходчиво, брат привел пример: "Знаешь, говорят, с филфака охотно вербуют в разведку. Так им проще: легче выучить шпионским премудростям филолога, нежели заставить шпиона свободно заговорить по-иностранному. Так и с нами - технарями. Проще закрыть глаза и отбирать поступающих по уму, чем потом прикрывать военно-технические неудачи расовой чистотой инженерских рядов. Если не хочешь в технический, можно рискнуть на экономику, все ближе к твоей любимой истории". Скрепя сердце Маша согласилась, и с воодушевлением, с которым Иосиф всегда брался за трудное дело, он взялся подготовить ее по математике, но не в рамках школьной программы, а по-другому, с запасом, - так, как готовят в математических школах.
После майских Маша подала заявление об уходе, и оставшиеся до экзаменов месяцы занималась с утра до вечера. Брат гонял ее по всем темам и где-то в середине июля, устроив жестокий экзамен, признал, что она готова к испытаниям.
Время экзаменов подступало неумолимо, но вровень с тем, как росли ее математические познания, поднимался и ужас пройденного. Снова, как в прошлом году, родители заговаривали о будущем, но Маша отмалчивалась. К середине июля ужас стал невыносимым, и, еле шевеля губами, Маша призналась брату. Она говорила о том, что страх подступает к горлу, сводит пальцы. Бывают минуты, когда она готова все бросить и никогда - на пушечный выстрел - не подходить к институтским стенам, за которыми таятся паучьи испытующие глаза. Брат выслушал внимательно. "Так, - он поднялся и заходил по комнате, - будем считать, что у нас техническая задача. Надо решить любой ценой. Предлагаю расчленить ее на факторы, имеющие - в зависимости от вероятности их влияния на результат - положительный или отрицательный знак. Ты подготовлена отлично. Этот фактор работает на нас. - Он ходил от стены к стене, как будто Машина комната стала его лабораторией, и рассуждал вслух. - Положительному фактору противостоят два других, влияние которых способно свести на нет все преимущества первого. Как ни крути, их требуется нейтрализовать". Маша слушала, не понимая. То есть, конечно, она понимала, что, говоря об отрицательных факторах, он имеет в виду. Эти факторы были присущи ей от рождения, а значит, могли исчезнуть только со смертью.