Пыльное перекрестье, закрывающее подвал, плыло перед Машиными глазами, когда профессор, угрожающе хмыкнув, поднялся с места. Она не поворачивала головы, потому что знала наверняка: вот сейчас он тянет на себя ящик и вынимает тайный лист. Лучше, чем кто-либо другой, куда как лучше всех лысоватых, он знает, что эта девочка, знающая векторные доказательства, должна стоять в безнадежном списке. Спиной она слышала: кто-то, не имеющий лица, подходил к ней и вставал рядом. Этот кто-то дожидался профессорского знака, чтобы, вывернув ее руки, выдернуть с места и, дотащив до подвального люка, бросить вниз - на груду истерзанных тел. "Господи, скорей бы", - проклятое черепашье время не двигалось. Ящик скрипнул, и сразу же, следом поднялось шуршание, которое она бы не спутала ни с чем.
Скосив глаза, Маша следила: отложив первый вынутый лист, он берется за другой. На нем, как будто воочию, она различила красную букву "Р", выведенную в верхнем углу. Прищуренные профессорские глаза, обведенные вспухшими веками, раскрылись. Отложив лист, помеченный красным, он отдал распоряжение и, не взглянув на Машу, подписал выставленный балл.
Дома она сообщила родителям. Услышав результат, отец вспыхнул, махнул рукой и отвернулся. Вечером звонил брат: Маша отчиталась, не сообщая подробностей. Назавтра, раскладывая учебники, она поняла: больше бояться нечего. Красная буква "Р", поставленная рукой лысоватого, оказалась сильнее еврейских профессорских глаз.
Глава 2
1
Первые месяцы учебы, пролетевшие незаметно, были окрашены в счастливые тона. Всякий раз, садясь в автобус, идущий к Невскому, Маша успевала обрадоваться: мрачное здание библиотеки осталось в прошлом. В прошлое канули и пачки требований, и полутемные штольни, и черные халаты. Пропуск, который она не сдала в суматохе увольнения, валялся в глубине письменного стола. Иногда, шаря в темноте под тетрадями, она ощупывала сомкнутые корочки: больше никогда они не раскроются на ежеутренней проходной.
Институтская жизнь, мало-помалу входящая в колею, восхищала ее самой возможностью учебы, словно Маша осознавала себя жрицей особого культа, предметами которого были тетради, учебники и ручки. С воодушевлением служителя, внешней враждебной силой оторванного до поры от питавших душу ритуалов, она предавалась предметам, о существовании которых прежде не подозревала. До дрожи в пальцах Маша переживала мгновения, когда перед началом занятия раскрывала тетрадь, вынимала ручку и поднималась навстречу входившему лектору.
Прошло довольно много дней, прежде чем она научилась выделять то особое, что было свойственно каждому предмету. Эта особость, может быть, в согласии с ее женской душой, являла себя через педагогов. Странная закономерность открывалась Машиным глазам. Они учились не верить скучным названиям предметов, потому что под любой "Технологией отраслей промышленности" могли скрываться интереснейшие вещи.