За балетными делами позабыли про похороны. Маша вспомнила тогда, когда, готовясь ко сну, обнаружила свободную ванную. Она вошла и замкнула дверь на крючок. Здесь стоял тяжелый запах. Белье, постиранное с вечера, топорщилось на веревках: Панька позабыла снять. Присев на край ванны, Маша глядела, морщась: запятнанные простыни стояли колом. Раньше она не замечала. То ли Панька полоскала тщательнее, то ли успевала снять засветло, когда все спали, но эти высохшие, чиненые-перечиненые тряпки не попадались на глаза. Так и не открыв крана, Маша решительно вышла.
Родители сидели за столом. Мама подсчитывала на клочке бумаги, а отец заглядывал под руку. Маша подошла и устроилась рядом. "Водки - две бутылки, вас двое: пол-литра на мужика; вина - одной хватит, некому пить. "Оливье" я сделаю, колбасы еще, свекольный салатик с орехами... Ну, капуста кислая, картошки наварим, да...еще блинов..." Маша слушала, недоумевая: так, прикидывая спиртное, отец с матерью всегда готовились к праздникам. "Что это вы?..." Мама подняла голову: "Поминки. Паньке самой не справить". - "Ну, тогда, - Машин голос вскипел яростью, - рыбки фаршированной, покойнице будет приятно. Кстати, - выплеснув, она вспомнила: - Там, в ванной, Фроськины тряпки вонючие, их кто будет снимать?" - "Возьми и сними, не барыня, сложи на табуретку стопочкой", - не отвечая на фаршированную рыбу, мама вернулась к подсчетам. Теперь она прикидывала стоимость продуктов на глазок. За долгие годы глаз пристрелялся: "Девяносто и два пятьдесят, три шестьдесят две на два, вино крепленое, вроде "Кагора", по два, вроде бы, девяносто..." - Она писала цифры аккуратным столбиком.
Маша стягивала с веревок, борясь с отвращением. Тряпки пахли убогой никчемной старостью. "Все равно - враги", - она сказала громко. Маша складывала простыни, но они топорщились под руками. Почти не чувствуя отвращения, она разглаживала ладонями: кончики пальцев, скользнув по складкам, нащупали неровность. Маша провела еще раз и, подняв к глазам, различила: на желтоватой, застиранной ткани, почти сливаясь с основой, проступала странная вышивка, похожая на вензель. Нити, положенные ровной гладью, кое-где высыпались, так что вензель казался прерывистым, едва заметным для глаз. Растянув уголок на пальцах, Маша поднесла к свету. Теперь проступили буквы, вышитые гладью, - латинские. Высокая "R" поднималась над маленькой "F", и слабая ее ножка ложилась внахлест, превращаясь в срединный завиток. Торопливо, боясь, что потревожат, Маша разворачивала высохшие тряпки, проверяя догадку. Кончиками пальцев она проводила по краю, от углов. Догадка не подтверждалась: другие простыни были не меченые. "Нет, не так", - паучий укус заныл: она почесала, раздумывая. Теперь, расправляя в пальцах, Маша подносила под лампочку. В углах простыней, хорошо различимые под светом, лучились мелкие игольные дырочки - вензельным узором. Вглядываясь, Маша поняла свою ошибку: латинские буквы были одинаковыми - большая и маленькая "R". Они стояли друг подле друга, и старшая обнимала младшую, защищая бессильной, почти неразличимой рукой.