Матиас хлопнул рукой по раме:
— Откуда знаешь? Проверил мои анализы крови?
— Я спросил у Идара, а потом разузнал, что такое склеродермия. Человеку с таким диагнозом легче выбрать какую-нибудь другую смерть. Например, эффектную, которая достойно увенчает так называемый «труд всей твоей жизни».
— Я слышу в твоем голосе презрение, Харри, но когда-нибудь ты тоже поймешь.
— Пойму что?
— Что мы с тобой одного поля ягоды, Харри. Мы боремся против болезни. Но болезнь, против которой боремся и я, и ты, не поддается окончательному уничтожению, в ней все победы — временны. Борьба — вот наше предназначение. Моя закончится здесь. Пристрели меня, Харри.
Харри посмотрел Матиасу в глаза. Повернул револьвер рукоятью вперед и протянул Матиасу:
— Давай сам, мать твою!
Матиас поднял бровь. Харри увидел: он медлит, подозревая подвох. Однако вскоре на лице Матиаса появилась улыбка.
— Как хочешь. — Матиас протянул руку и взял оружие. Взвесил его — черное, блестящее. — Это большая ошибка с твоей стороны, дорогой друг, — сказал он и направил револьвер на Харри. — Ты станешь жирной точкой, Харри. Гарантией, что мой труд запомнится людям.
Харри посмотрел на черное дуло. Курок уже поднял свою маленькую уродливую головку. Время замедлилось, поплыло вокруг. Матиас прицелился. И Харри прицелился — и взмахнул правой рукой. Наручник издал в воздухе тихий свистящий звук и коснулся руки Матиаса. Сухой щелчок, и, мягко клацнув, браслет оказался на его запястье.
— Ракель выжила, — сказал Харри. — Ты просчитался, твою мать!
Харри увидел, как глаза Матиаса расширились, а потом сузились, остановились на револьвере, который не издал ни звука, на металле, обхватившем запястье и приковавшем его к Харри.
— Ты… Ты вынул патроны! — заикаясь, выговорил Матиас.
Харри покачал головой:
— Катрина Братт никогда не заряжала свою пушку.
Матиас поднял взгляд на Харри и попятился.
— Пошли, — произнес он. И прыгнул.
Харри сорвало с места, он потерял равновесие. Попытался ухватиться за что-нибудь, но Матиас был слишком тяжелый, а Харри после сегодняшних приключений потерял много крови и сил. Харри рычал, но его уже тащило через стальную раму и всасывало в окно и дальше, в бездну. И перед тем, как махнуть свободной левой рукой, он увидел себя сидящим в полном одиночестве на кресле в грязной комнатенке в Кабрини-Грин в Чикаго. Харри услышал звон металла о металл и полетел в ночь. Сделка была заключена.
Гуннар Хаген не сводил глаз с трамплина, но хлопья снега, который зарядил снова, здорово ему мешали.
— Харри! — повторил он в микрофон рации. — Ты слышишь?