Приехал он ночью, отпустил такси, зашел в шалман, принял там граммов сто пятьдесят пойла – нервы угомонить и отправился искать гостиницу… «Добрые люди» в том питейном и подсказали: дескать, в двух шагах и «пять звезд». Да что пять – все семь!
Выставила его обычная бомжующая шпана: стукнули сзади по голове, обобрали дочиста: ни мобильного, ни денег, ни документов… И оставили лежать на обочине, на травке, а для завершенности художественного образа накрыли какой-то вонючей фуфайкой с сельдью в кармане и обильно полили спиртным.
Проезжающие мимо менты его прихватили и повезли было в «клетку», протрезвляться, но когда гражданин заговорил… Представь, двум нашенским сержантам он на чистом русском языке вещал чистую правду: что он и нигериец, и австралийский миллионер, и бывший сотрудник британской разведки… Притом разило от него портвейном подвального разлива и воблой отечественной, бочковой… Понял, куда его отвезли?
– Догадываюсь.
– Вот. Там он свою правдивую историю повторил с присущей англосаксам логикой и последовательностью: и про Нигерию с Австралией и Великобританией, и про приемную дочь, и про прижитого сына, да еще добавил, что поиски антикварной бактрийской монеты, по поверьям, обладающей магической силой, он проводил как операцию прикрытия, чтобы ни жена, ни дочь не узнали до поры…
Его стали уговаривать вспомнить настоящее имя – в активной форме; он оказал активное сопротивление, да еще ругаясь при этом на английском, немецком, испанском языках и африканских наречиях… Вот тогда-то его скрутили накрепко, добавили от души, вкатили лошадиную дозу снотворного и отправили в смотровую палату, не забыв привязать. Дежурный эскулап, не мудрствуя лукаво, написал предварительный диагноз доставленного милицией неизвестного: белая горячка, осложненная навязчивым бредом и галлюцинозом.
Очнулся Дэниэлс через сутки в состоянии бревна, еще через сутки был отвязан, но таблетками закормлен под завязку… Стоит отдать ему должное: разобравшись, где находится, стал вести себя тихо и послушно; сумел вспомнить навыки и, отомкнув закрытую на ключ дверь, проник в ординаторскую, а оттуда отзвонился с опрометчиво оставленного врачом на столе мобильного в Манчестер и поведал кратко, но содержательно своему другу Бобу Шелли о бедственном положении, в коем оказался.
Боб Шелли был скор и оперативен. Уже сегодня в пятнадцать он вышел на меня, в шестнадцать двадцать Дэвид Дэниэлс сидел передо мной в кабинете, в семнадцать тридцать был отправлен домой, оставив расписку, что в случившемся недоразумении никого не винит и претензий ни к кому не имеет. Так что он и встретит Аню. Его сына, Лешу Гейко, я распорядился привезти к девятнадцати. Сейчас – двадцать один пятьдесят. Думаю, через пятнадцать минут произойдет трогательное единение семейства Дэниэлс. Мораль?