— Бетховен! — радостно звучит за моей спиной. Оглядываюсь. В комнате полно народу. Кто-то тихонько тянет меня за рукав.
— Товарищ полковник, — шепчет дежурный по связи, — вас срочно вызывает начальник штаба.
Быстро пробираюсь к выходу и слышу, что музыка смолкла. Уже на улице догоняет меня Алексей Алексеевич.
— Что случилось, Василий Прохорович?
— Может, и ничего. Мало ли зачем мог я потребоваться. Мы вроде бы забыли, что война-то кончилась.
— От такого не сразу отвыкнешь…
— Верно. А играете вы чудесно! Зря скрывали свои способности.
— Боялся, Василий Прохорович, что опять заберут в ансамбль, — невесело отшучивается Гринченко.
* * *
Начальник штаба генерал Брагин подозвал меня к карте и изложил обстановку.
— Вот здесь, — показал он место на карте, — движутся колонны власовцев. Они пробиваются на запад, надеются сдаться в плен нашим союзникам. Телефонная связь с передовыми частями армии, к сожалению, прервана. Видимо, власовцы, пересекая шоссейную дорогу, позаботились об этом. Необходимо срочно восстановить линию.
Вызвав подполковника Прилучного, я передал приказ начальника штаба и попросил поставить во главе ремонтной команды самого толкового офицера-коммуниста, прислав его предварительно на инструктаж.
Минут через пятнадцать ко мне вошел майор Евгений Петрович Фомин. И мне вдруг стало не по себе. Почему мы всегда на самые опасные участки направляем самых толковых, почему не бережем их?.. Даже вот теперь, когда кончилась война, самый толковый, именно он, должен идти на смертельно опасное задание.
В праздничном Рехнитце никто и не заметил, как из городка вышла колонна, состоявшая из бронеавтомобиля, мотоцикла с коляской и двух автомашин. Война окончилась! Вот она, наша победа! Ради нее жили мы с того памятного утра 22 июня 1941 года, когда первый немецкий снаряд разорвался на советской земле. Ради нее прошли далекий Неман, заснеженную Старую Руссу, многоводный холодный Днепр, весенний Прут, глубокий Балатон, Австрийские Альпы… Ради нее погибли полковник Изюмов, майор Шаповал, полковник Сошальский, девушки-связистки из Парфино Королева, Крутских, Ефимова, младший сержант Артеменко и многие-многие другие…
Весь вечер я просидел в кабинете. Десятки раз трещал телефон. Но я ждал с тревогой только одного звонка. Уже готов был поверить дурным предчувствиям, когда, подняв трубку, услышал радостный голос Фомина: «Неман», «Неман»! Я — «Дунай»!» Майор доложил, что линия восстановлена, потерь нет. Только тут я вздохнул с облегчением. И только тут понял, как символично звучат наши позывные «Неман» и «Дунай». Там, на Немане, для многих из нас начиналась война, здесь, на Дунае, мы с победой закончили ее.