И мне чудится, как эти мохнатенькие, чумазые существа, озорники с нахальными зелеными глазами, кишат всюду, зубоскалят, подпрыгивают, сговариваются друг с другом, подмигивают и выдумывают какие-нибудь опасные мерзости. Они представлялись мне бездельниками, дармоедами, которые от скуки издеваются над людьми. Каждый из взрослых бесов похож был на Ваньку Юлёнкова, а маленькие - на Кузяря. Ангелы же реяли передо мною странными призраками - пугливыми недотрогами, забитыми, бледными ребятишками с длинными льняными волосами, в белых балахончиках. Как они могли защитить мать или Агафью от побоев? По моим расчетам, бог с его ангелами был совсем бессилен истребить весь этот нечистый сброд. Похожий на дедушку, он несправедливо злился на людей и свирепствовал, а сам подчинялся проискам дьявола.
Бабушка Наталья редко говорила о бесах и ангелах. Но со своим домовым жила душа в душу. С ним она часто разговаривала, как со своим стариком, очень добродушным, беззаботным, невидимым для меня хозяином.
- А я не знаю, какие они, беси-то... - усмехаясь, говорила она, никогда не видала. Бабушка-то Анна в молодости грешила много: на барском дворе жила, а там девке нельзя было не грешить.
- А как она грешила? - озадаченный, спрашивал я, не понимая смысла ее слов.
- Ну, вот как Манька наша...
- Блудила? - невинно допрашивал я, вспоминая, как мать отзывалась о Маше в разговоре с бабушкой.
- Кто это тебе сказал? - строго обрывала она меня. - Чего это ты болтаешь-то?
- А вы же ее замуж отдаете за то, что она блудит Бабушка всплескивала руками, болезненно морщила лицо и охала.
- Ты еще маленький, Феденька. Тебе нехорошо так говорить. А будет тебя кто спрашивать о Маше - молчи или говори, что зря про нее судачат.
И вдруг ни с того ни с сего она почтительно обращалась к чуланчику.
- Батюшка, скажи, не прогневайся: к добру или к худу?
И прислушивалась чутко и терпеливо. Потом с доброй улыбкой сообщала:
- Спит. Слышишь, как посапывает? Не тревожится.
Значит, к добру. А уже когда к худу-то - целые сутки, ночьполночь, так и тоскует, так и возится, стонет. Перед моей болезнью больно уж беспокоился: по ночам будил - ползает вдоль лавок и тоскует... "Наталья, худо... худо, Наталья..." Бывало, закряхтит, завозится, так я его скоро успокаивала. Скажешь: "Батюшка, милый, иди на место, не майся. Кто нас, бедных, тронет: никому-то мы не нужны, и никто-то зла от нас не видит". Ну, и уходит. А тут не знаю, что с ним сделалось - тоскует и тоскует, всю ночь покою не дает, сама с ним измаялась.
- А какой он? Я его ни разу не видал. Он со стариками водится, что ли?