И бабушка засмеялась, но и смех ее был похож на стон.
- Да будет тебе, мамка! - оборвала ее Катя, но сама засмеялась. - Он, старичишка-то ее, и умер как-то не полюдски: поехал на гумно и замерз.
В избу вошел дед, а за ним отец. Выдирая лед из усов и бороды, дедушка щерился от усмешки.
- Смеху что было! Согнали скотину-то, а она проломила ограду - и наутек. Много ли гнилью надо-то! Сперва и не заметили. Тут пристав с Митрием да с Пантелеем торги да переторжки устроили. Бабы плачут, мужики в ноги кланяются, а скотина-то - хвосты на спину. . Смеху что было!
Отец посмеивался в бороду и в тон деду подсказал:
- А как пристав-то... кулаками на каждого. А Митрий Степаныч успокоил его: "Мы, бает, всё по списку соберем.
Пожалуйте ко мне обедать".
"Никто не видал. Вот так мы!" - подумал я и почувствовал себя на несколько лет старше.
Я уже ничего не боялся и осмелел, свешивая голову с веретья над задорогой. Кузярь мне показался теперь умнее и сильнее самого пристава.
- А где ребятишки-то? - благодушно спросил дед - Все разбежались...
- А я-то? Чай, я здесь... - задорно крикнул я и засмеялся, довольный, что меня никто не заметил.
- Да ты когда это прибежал-то? - удивленно крикнула Катя. - Мы тут с бабушкой беспокоимся: где, где он? А ты уж на печи.
- А я, бай, попадет кому под руку парнишка-то, побьют еще, - простонала бабушка. - А он на печи с тараканами.
И голосу не подает.
- А я все видел, - похвалился я. - Сейчас только пришел.
- Мать-то к баушке Наталье пошла, - плоха стала баушка-то.
Отец присел к краю стола и принялся тереть ладонями глаза. Я уже знал, что тер он глаза в присутствии деда, чтобы не встречаться с ним взглядом. Вдруг он засмеялся.
- Володимирыч-то чего отчубучил, батюшка... Перед приставом вытянулся по-солдатски и как топором отрубил:
"Разрешите, вашбродь, купить мне коровенку Юлёнковых.
Сколько положите - внесу сей минут". А пристав на него - как пес- "Гав, гав, кто такой? Зачем тебе коровенка?" - "Для хозяйства, вашбродь. Я солдат. Георгиевский крест имею, с турком воевал". - "Ага, герой, бает, честь отдаю георгиевскому кавалеру. Вынимай пятишну и бери".
Дед лег на лавку, положил голову на колени бабушки и блаженно закрыл глаза, когда она начала деревянной гребенкой и пальцами перебирать его волосы.
- Он хоть и табашник, и бродяга, и еретик, а человек хороший. Я его сколь годов знаю. Ты, Васька, зло свое из головы выкинь. Проучил он тебя, и ежели что - опять в дураках будешь.
Отец молча и угрюмо встал, снял шубу со стены и, накинув ее на плечи, вышел из избы.