Премьера прошла под рукоплескания и чуть ли не под братания зрителей. Все говорили о чистоте, нравственности, энтузиазме, чувстве сплоченности и воодушевления, которые проистекают из спектакля.
Когда, спустя полтора десятка лет, Ермолаев, к тому времени заслуженный деятель культуры, главный режиссер Северокислинского театра заглянул, так сказать, в "альма-матер", спектакль еще был в репертуаре. Ермолаев следил за феерическим действом и думал, как удивительна жизнь. Он, пусть в Северокислинске, но сыграл крупные роли, сделал серьезные постановки, а многие его сокурсники, некогда казавшиеся успешными, как прыгали, так и прыгают в статистах, изображая юношеский задор. Было особенно умилительно взглянуть со стороны "на себя": некогда проторенную им – "выстраданную" – линию в спектакле вел теперь лопоухий паренек, который чуть выбивался из общего ритма тем, что старался больше других, постоянно боясь встать не туда. Но этого никто, кроме Ермолаева, не замечал. Зрители заворожено смотрели на сцену, глаза их наполнялись все более жизнерадостным светом, да и самого Ермолаева захватило это ощущение всечеловеческого братского единодушия.
После спектакля знакомым путем Ермолаев прошел за кулисы, умудрено, даже устало, готовясь сказать мастеру о том, как теперь ему самому приходится стоять перед творческим коллективом, и как он его понимает, и как благодарен ему.
Учитель двигался, как и прежде, в вечно раздувающемся вокруг него облаке учеников и поклонников. Ермолаев степенно, под грузом всех прожитых лет и обретенного опыта приблизился к нему, протянул руку, стараясь быть равным, не сгибаться и не косолапить. Мастер обнял его одной рукой, выслушал, запрокинув голову и, улыбаясь уголками губ, потрепал в ответ по загривку:
– Ты помнишь, я звал тебя Рыжим!
И хотя Емолаев не помнил, чтобы мастер когда-либо так его называл, он ощерился в улыбке и шаркнул ногами, забыв на мгновение, что в круге через любую точку можно провести диагональ.
Евгений Нефёдов ВАШИМИ УСТАМИ
ЗАКРЫТЫЙ СЕЗАМ
“Не вышло скорого амура,
Сезам закрылся предо мной.
И по Москве ночной и хмурой
Заколдобродил я домой...”
Антон Кушнарёв
Амур, казалось, был возможен,
Я это видел по глазам.
Но в миг последний что-то всё же
Зафурдыбачился Сезам...
И не открылся, как мечталось.
Такая вышла ерунда,
Хотя и был уже я малость
Заелдодрюченный тогда.
Но для отказа повод веский