Я гляжу на стожки, на болотину,
На курган у реки, на поскотину.
И сильнее, чем прадед и дед,
Я люблю свою малую родину…
Потому что большой уже нет.
Этот пасторально-ностальгический стих можно было бы считать самодостаточным – "сфокусированным" в точке мгновенного-настоящего и замкнутым на авторе (лирическом герое) – если бы не очевидная для всякого любителя поэзии отсылка к строкам Осипа Мандельштама из опубликованного сначала в альманахе "Ковчег" (в Феодосии, 1920 г.), а затем в "Камне" (издание 1923 г.) стихотворения, датированного 1908 годом.:
Но люблю мою бедную землю,
Оттого что иной не видал.
Впрочем, это только один из эпизодов "созвучия смыслов", ибо есть и своеобразная предыстория поэтического наследования… Назовём здесь возможный "первоисточник" – стихотворение Фёдора Сологуба (написанное в 1896 году и увидевшее свет в 1904-м), которое начинается словами: Я люблю мою тёмную землю… – и отметим "отголоски" такового в творениях Марии Шкапской и Александра Тинякова (Одинокого). Не вдаваясь в подробности, укажем, что цитируемая строка Сологуба встречается в качестве эпиграфа у Шкапской в книге стихов "Mater Dolorosa" (1921 г.), а у Тинякова – в первом разделе "Прелести земли" книги "Треугольник" (1922 г.).
Заметим разницу настроений и интонаций в стихах, разделённых исторической эпохой строительства социализма. Шкапская чувствует и мыслит соразмерно гигантским масштабам революционных преобразований, что становится очевидным с первых строк её стихотворения:
Земля моя, от Чили до Бретани
И от Плеяд до Южного Креста.
У Зиновьева предмет патриотического чувства – малая родина, с глубоким трагическим переживанием утраты: большой уже нет. Повторим за поэтом: нет большой – той самой, которая – шестая часть земли, которая в одном из стихов уже в начале книги – уходит из-под ног.
Но вернёмся к так неосторожно обозначенной нами в начале заметок "красной нити" – теме лирического и гражданского выбора и
вызова
.
Читатель внимательный, дотошный наверняка мне возразит – упрекнёт в торопливом прочтении и напомнит, что сказано поэтом: Я не бросаю людям вызова… (с.131) – а я с удовольствием продолжу: также нет в книге Зиновьева ничего такого, что в нашей речи определяется как "вызывающее поведение" (как правило, с подчёркнуто-неодобрительным к таковому отношением). Сам поэт, едва-едва заметив в себе некие признаки гордыни, первым себя же и предостерегает: