начали твориться жуткие вещи. Десять человек из тех, что находились в
услужении у мецената, лишились рассудка. И несмотря на то, что он щедро
платил, никто из москвичей не хотел идти к нему на службу. Именно поэтому
нового кучера и повара пришлось выписывать из провинции.
Наконец слухи дошли до внука писателя — Николая. Кто из людей сможет терпеть
надругательство над останками своего предка?
Николай часто думал, как вернуть череп деда, чтобы захоронить его по православному
обряду, но всякий раз что-то останавливало его от решительных действий.
Но сегодня он решился. Сегодня он придет и потребует вернуть то, что должно
покоиться в земле, а не лежать в коллекции. Мать знала о планах сына.
Также она знала, что человек, который хранит у себя череп, очень опасен.
Он не щадит никого, кто становится на его пути.
Николай медленно ходил по комнате взад и вперед, готовясь выйти из дома,
быть может, в последний раз, когда, постучав, к нему в комнату вошла мать.
На ее плечах была черная с красными и желтыми цветами шаль, подаренная
двоюродным братом, в глазах — тревога. Николай не выдержал взгляда матери
и, отвернувшись, отошел к окну.
— Коленька, не ходи туда, — умоляя, проговорила она. — Не надо.
— Кто, если не я, мама, сделает то, что нужно? — сказал сын, глядя на
улицу. — Кто-то должен остановить это. Кто-то должен.
В свете тусклых фонарей по улице проехала коляска.
— Я боюсь за тебя, сынок. Помнишь, прошлой зимой его кучера нашли с лицом,
опаленным как будто адским пламенем… А ведь он только на секунду заглянул
за приоткрытую дверь.
— Да, я слышал про то, что он в тот день рассказывал в трактире… Свечи,
черепа…
Николай замолчал и не торопясь подошел к письменному столу.
— Ох, господи. Чувствую, не послушаешь ты меня, все равно пойдешь.
— Пойду…
— Ну что же, видно, не судьба тебя отговорить. Иди, коль решил. Храни
тебя Господь.
Мать перекрестила сына и поцеловала в лоб. Чувство того, что происходящее
сыграет большую роль в его судьбе, становилось все сильнее. Николай обнял
мать и через несколько минут вышел из дома.
Оказавшись на улице, он осмотрелся, плотнее натянул перчатки и быстрым
шагом пошел к дому Лукавского. Весна переползла в конец марта, и, хотя
оттепели только начались, под ногами на мостовой уже хлюпала вода, перемешанная
с оледеневшим снегом.
Особняк Лукавского стоял в некотором отдалении от мостовой. Его окружал
высокий чугунный забор с массивными воротами. Окна первого этажа были
забраны чугунными решетками. Перед подъездом раскинулась большая клумба.
Два года назад на ней росли лучшие цветы в городе, но после того как садовник