сделать или сказать кому-нибудь гадость. И мать его была в этом достойным
примером. Сначала она писала доносы в НКВД, потом — в ЖЭК, а к старости
перешла на газеты. Профессору от этой семейки тоже досталось.
— Пшел вон! — фыркнул толстячок и пнул котенка, словно мячик.
Пушистый комочек поднялся в воздух, пискнул в полете и ударился о ногу
Стаса. Девочка встала, недоуменно моргая глазками. Через пару секунд она
захныкала и почти сразу же заревела.
Толстячок поднял глаза на Стаса и, увидев его взгляд, замер с приоткрытым
ртом. Егоров был уверен, что сейчас расплющит плешивого с одного удара
по лысине. Но он успел сделать только два шага навстречу врагу. В дверном
проеме появился Сергей, сосед профессора. Он жил в этой квартире четырнадцать
лет и лысого невзлюбил с первого часа. Сергей с ходу схватил толстячка
за отвороты плюшевого халата и приподнял к себе. Толстячок дернул ножками,
с них слетели шлепанцы.
— Я тебя, сверчок плешивый, последний раз предупреждаю, — тихо и внятно
сказал Сергей. — Еще раз кота тронешь — я тебе нос откушу.
— Да я тебя… — трепыхался толстячок, — а ну пусти… распустили вас…
да я вас всех…
— Топай отсюда. Засранец! — прошипел Сергей и вышвырнул толстячка через
открытую дверь в коридор.
Толстячок отскочил от стены, чудом устояв на ногах, одернул халат и засеменил
прочь, продолжая выкрикивать угрозы из коридора. Сергей постоял немного
в дверях, прислушиваясь к бубнежу, и с довольной улыбкой прошел к Стасу.
— Здорово!
— Привет, — ответил Стас, пожимая протянутую руку.
— Это ты правильно сделал, что пришел к профессору. Сдает старик. Ученики
иногда еще приходят, но разве сравнишь нынешнюю молодежь с вами.
— Ну ты скажешь тоже, — ответил Стас. — Просто все сейчас заняты добыванием
средств к существованию. Теперь не поразгружаешь вагоны, как мы в молодости.
— Это точно, время другое, — согласился Сергей.
Он поставил сковороду на плиту и включил газ. Тут его окликнул женский
голос, и Сергей вышел из кухни.
Стас посмотрел на девочку, сидевшую на корточках и гладившую лакающего
молоко котенка. Его тощенький хвостик торчал в потолок антеннкой. Стасу
вдруг стало гадко. Ведь он на самом деле забыл про старика. А профессор
всегда был одинок. Одиночество само по себе очень страшно, а одиночество
в старости страшно вдвойне. Начинаешь понимать, что твои дни, месяцы,
пусть даже годы, сочтены. Ты никому не нужен, потому что не можешь ничего
дать. Это все, конечно, громко звучит — борьба со злом во вселенском масштабе.
Можно возвыситься в своих глазах до уровня Георгия Победоносца. Но почему-то