Таких — чертовски немало, прикинул я. Так странно об этом думать — сколько народу спит и видит, как бы сорвать нам контракт. С минуту я просто сидел, размышлял над этим, разглядывал сквозь пелену якорные сваи, державшие плоты за лесопилкой. И тут меня обуял этот рьяный порыв: трудно объяснить, но вдруг мне до одури захотелось снова глянуть на эти плоты, такие реальные и такие чертовски на своем месте! Между нами и сваями было полтораста-двести ярдов, застеленных туманом, как огромным одеялом грязного снега. И под этим одеялом отдыхали плоты, стоившие четырех месяцев спиноломной, кровьизносной работы, миллионы кубофутов леса, тысячи бревен таились там, толкаясь, поскрипывая, потирая бока друг о друга, пропуская ток реки под брюхом, так что шум их заглушал и моторку, и дождь… этакое угрюмое, жалостливое ворчание, словно полчище на площади ропщет.
Никакой всамделишной нужды проверять бревна не было. Так я себе сказал. Даже скрытые мглой — они были чертовски рядом, я их сердцем чуял. Я уж видел их все, когда они лесом стояли, в первую поездку, когда прикидывал, на что подписываюсь. Видел их все, в густоте и зелени, словно большой зияющий-сияющий кусок зеленого пиджака в «елочку». Видел их, скирдами упиравшимися в небо. Я подсекал, валил, цеплял и грузил их. Я слышал, как они огрызались деревянным гулом на стук моего молотка, выбивавшего большие кривые S на спилах с обоих концов каждого бревна. Я слышал, как они плюхались с грузовика в воду… И все же, слыша их, но не видя, я вдруг усомнился в своем знании. Мне захотелось ухватить туман за край и разом сдернуть, будто ковер с пола, и посмотреть, какого цвета дерево под ним. Я хотел взглянуть на них. Хоть на секундочку. Будто бы мне нужно было приободриться от их вида — не увериться, что они на месте — но, что они… как бы это? Все такие же большие, что ли? Наверно. Может, я хотел убедиться, что они не сточились, не сносились от постоянного своего трения-скрипения, не истощились до жердиночек каких…
Энди уселся. Я замотал головой, вытряхивая всякие глупости, и повернулся к мотору. Но едва я завел его, Джо Бен вдруг зашипел по-змеиному, сцапал меня за рукав и ткнул пальцем куда-то, вверх по реке.
— Там, Хэнк, там, — прошептал он. — Что я тебе говорил?
Я посмотрел. Одинокий гусь, отбившийся в ненастье, как Джо и помышлял, летел прямо на нас. Все замерли. Мы следили за ним, как он тянул длинную черную шею из стороны в сторону, будто искал собратьев, хлопал крыльями и выкрикивал один и тот же вопрос: «Гуу-люк?» Вскрикнет, потом летит молча, и снова — «Гуу-люк?»… Не боялся, как-то не так кричал, как другие гуси, когда потеряются… По-другому. Почти как человек он вопрошал. «Гуу-люк?.. Гуу-люк?..»