— Слушай, Вив, можно я одолжу альбом на время? Показать однокашникам свое наследие?
А будучи отчасти повинной в этой слабости, Вив оказалась в ее ловушке. И для нее этот стыд будет напоминанием, печальным сувениром, вроде той фотографии из альбома — для меня. Я хотел что-то сказать, но слов не находил. Она отошла от меня к окну:
— Лучше иди, Ли: он ждет, — перемещаясь медленно под этим бременем. Как может стыд за кого-то другого угнетать столь же тяжко, как свой собственный, было для меня буквально непостижимо. В бедной малышке слишком много сострадания, сказал я себе…
И все же, спускаясь по лестнице в коридор, где Хэнк дожидался, грызя ногти, я почувствовал, что и меня тяготит тень столь же неестественная, сколь и увесистая.
— Пошли, Малой, — нетерпеливо сказал он. — Башмаки внизу надену.
— Совсем недавно ты был так болен, что и пошевелиться не мог.
— Ага. Может, глоток этого дивного свежего воздуха — как раз то, чего мне недостает? Не возражаешь? Готов?
— Вполне. Я нашел все, за чем приходил…
— Славно, — сказал он и пошел вниз по лестнице. Я последовал, думая: неестественный и увесистый, во сто крат тяжелее любого подобного персонального груза, что мне доводилось таскать на своих плечах. Хэнк, мой стыд за тебя, хочешь верь, хочешь нет, столь же силен, сколь и припасенный для себя самого, на все времена. А может, и сильнее. И, брат, наступает такой…
Вив смотрит сквозь чердачное окошко, затянутое паутиной, как они идут к лодке, садятся. Лодка трогается, беззвучно на таком расстоянии, ползет по реке красной букашкой.
— Я больше не знаю, Ли, чего хочу, — говорит она, как маленькая девочка. И вновь видит свое отражение, смутное и расплывчатое в грязном окне чердака: к чему бы это, такая озабоченность своими отражениями?
К тому, что только так мы себя и видим: глядя на других, отраженные в замызганном чердачном стекле сквозь хитросплетения паутины…
(Я переправил Малыша; мы болтали чертовски непринужденно. Я сказал, что не осуждаю его решение стряхнуть орегонскую грязь со штиблетов и вернуться к своим книжкам. Он сказал, как ему совестно отвлекать меня от матча. Мы прекрасно ладили: в нашем положении только и оставалось, что болтать всякие глупости…)
— Хочется перебраться в местечко посуше… даже если там похолоднее.
— Конечно. От этого сволочного дождя днями напролет любой устанет.
По мере того, как ширилась водная гладь, отделявшая меня от стройной бледной девы, томившейся в гулком одиночестве деревянного терема, я со всей отчаянностью бросился на поиски последней соломинки, последнего несыгранного аккорда, который бы разразился победным тушем; меня больше не заботила победа над братом — меня заботила победа в игре. И есть разница…